Слезы Макиавелли - Кардетти Рафаэль

— Если речь идет о нем, то я не видела его вот уже несколько дней.

— Когда он приходил в последний раз?

— Почти неделю тому назад, может, две… Во всяком случае, не больше. Я хорошо это помню, потому что в тот вечер он был болтливее, чем обычно. И казался возбужденным. Он вот-вот должен был закончить большой заказ, что-то из ряда вон выходящее.

— Ты знаешь, где он жил?

— На Виа деи Маэстри. Его мастерская в самом конце. Вы не ошибетесь.

— Отлично, вот и навестим его. Может быть, там мы найдем что-нибудь интересное.

— Предлагаю всем пойти спать, — заключила Аннализа. — Мы и так уже засиделись. Одному Богу известно, какие еще несчастья ждут нас завтра.

На следующее утро Гвиччардини сумел проснуться сам и в положенное время. Собрав остатки мужества, он шагнул в густой туман, который уже два месяца не желал покидать столицу Тосканы, и отправился к Макиавелли.

Аннализа противилась тому, чтобы еще не оправившийся от ран секретарь участвовал в обыске мастерской. Но ей пришлось уступить его нежеланию отказаться от приключения, которое обещало быть более захватывающим, чем утро, проведенное в постели. В отместку молодые люди запретили Аннализе идти с ними. А она отомстила им тем, что заставила укутаться по самый нос в толстые шерстяные плащи.

Десять минут спустя они уже были на Виа деи Маэстри, где по традиции жили художники. Большинство известных художников и скульпторов разъехались, и здесь ютились теперь лишь ремесленники рангом пониже.

Мастерская Рафаэлло дель Гарбо представляла собой тесную лачугу, расположенную в темном закоулке. Обветшалый фасад уже сам по себе свидетельствовал о скудных средствах хозяина. Во многих местах штукатурка осыпалась, так что дом напоминал прокаженного. На втором этаже не хватало одной ставни. Оставшаяся ставня повисла на одной петле, грозя обвалиться в любую минуту. Все в этой лачуге говорило о серой повседневности, не скрашенной честолюбивыми стремлениями и талантом. Макиавелли передернуло при виде столь наглядного свидетельства жалкого прозябания и неудовлетворенности.

Со стороны не было заметно, что в доме разыгралась трагедия. Без всяких опасений юноши направились прямо к входной двери. До нее оставалось несколько шагов, когда тонкий луч солнца сумел пробраться сквозь облака. Вдруг их внимание привлекло что-то, блеснувшее на солнце. Скрытый тенью солдат с копьем в руке охранял мастерскую.

Незаметно покачав головой, Макиавелли велел своему спутнику продолжать свой путь, не останавливаясь. Дойдя до конца переулка, они вошли в соседний проход и оказались в маленьком дворике, где лежали кучи дубленых шкур.

— Нам только не хватало, чтобы Малатеста выставил охрану у входа! — недовольно поморщился Гвиччардини.

— Он, наверное, надеется, что преступники вернутся на место преступления.

— Но мы же не можем торчать здесь и ничего не делать!

— Сзади должен быть черный вход. Попробуем до него добраться, переходя из двора во двор.

— Идет! — воскликнул Гвиччардини, спугнув при этом чету крыс, притаившихся под шкурами.

— Только чтобы на этот раз все было тихо, — предупредил Макиавелли, которого бесила несдержанность друга.

Через пять минут они обнаружили то, что искали. Царившее здесь запустение напоминало об обветшалом фасаде. Повсюду валялись отбросы: дель Гарбо искусно расположил здесь сгнившие овощи и испорченные фрукты. Казалось, не осталось ни пяди, свободной от этой гадости.

— Странно, но этот двор напоминает мне твой кабинет для занятий, Чиччо, хотя и не такой грязный…

— Очень смешно! Только, судя по запаху, этот двор служил кроме свалки еще и отхожим местом. А я в своей любимой комнате не испражняюсь.

— Да, пожалуй, только этого ты там и не делаешь!

— Твой сарказм не задевает меня, ибо душа моя чиста. И не забывай, что вера стала усладой моего существования!

— А твоя новоявленная набожность не мешает тебе незаконно проникать в мастерскую мертвеца?

— Нет, но она запрещает мне воровать славу, которая по праву принадлежит моим друзьям. Ты храбро сражался с врагами с дубиной в руках, и, значит, тебе по праву принадлежит честь первому ступить в эти нечистоты. Иди же, и я воспою твои подвиги во всех трактирах города!

Собрав остатки мужества, Макиавелли бросился вперед. Резкий запах мочи ударил ему в нос, едва он ступил на землю. Его затошнило, а в это время Гвиччардини восседал на заборе, бурно выражая свою радость: