Слезы Макиавелли - Кардетти Рафаэль

Макиавелли осторожно подошел к телу, но тут же об этом пожалел, едва оказался настолько близко, что различил лицо ростовщика. Черты Корсоли были искажены страданием. Рот искривила гримаса, в которой ужасным образом смешались удивление и боль.

Юноша не сразу понял, что придавало лицу Корсоли столь жуткий вид. Там, где раньше были глаза, из двух зияющих дыр текла густая темная жидкость.

Оглянувшись назад, он ощутил тревогу. Тупик упирался в заднюю стену дома, ближайшее окно располагалось более чем в трех метрах от земли, и туда никак нельзя было забраться. Слева проход закрывали ворота конюшни, а с другой стороны возвышалась стена церкви Санта-Мария Новелла.

Конец тупика тонул в почти кромешной тьме, можно было различить только смутные очертания кучи мусора. Убийца, скорее всего, находился именно там, прячась за этим укрытием, посланным ему провидением.

Когда-то Макиавелли мечтал прославиться на весь город своими боевыми подвигами. К несчастью, в этом деле он не проявил никаких способностей и очень быстро предпочел перо шпаге. Даже теперь у него в ушах звучал голос учителя фехтования, которого приводил в отчаяние ученик, решительно ничего не смысливший в искусстве владения клинком. Окончательно он сдался, когда в пятнадцать лет его побил мальчишка на два или три года младше и ему пришлось покинуть поле битвы под градом насмешек своих товарищей.

После этого он очень быстро сменил нагрудник фехтовальщика на перо и чернильницу, предпочитая посещать уроки Марсилио Фичино в его академии и даже не подозревая о том, что наступит день, когда ему придется пожалеть о своем решении.

На земле валялась сучковатая палка. За неимением лучшего он решил, что сойдет и она. В любом случае все, что бы он ни нашел, не позволит ему защитить свою жизнь, если у убийцы есть шпага или хотя бы кинжал.

Осторожно он стал продвигаться в глубь тупика, держа перед собой свою смехотворную дубинку, готовый отразить удар. Он не чувствовал никакой тревоги, как будто не осознавал опасности.

Вдруг слева от себя он услышал скрип, как будто исходивший из стены церкви. Звук и правда шел из углубления высотой не больше метра, которое он не сразу заметил. В такой нише только ребенок мог бы встать в полный рост.

— Вы кто? Выходите оттуда! Предупреждаю — я вооружен! — не очень уверенно проговорил секретарь.

Тот, кто стоял в укрытии, даже не пошевелился. Весь до подбородка он был закутан в темный плащ. Широкая черная шляпа надвинута на глаза.

Озадаченный неподвижностью своего противника, Макиавелли даже пожалел, что тот не бросился на него и не вынудил его к открытой схватке.

— Предупреждаю последний раз! Берегитесь! Вам не поздоровится!

Но эти угрозы подействовали не больше, чем прежние, на странного человечка, который по-прежнему не двигался и не сводил с него сверкающих глаз. Как же такому человеку хватило сил поднять Корсоли и пригвоздить его к воротам так, что ноги не касались земли? Ответ возник в мозгу Макиавелли со всей очевидностью; тот, кто стоял перед ним, был не один.

Секретарь обругал себя за глупость и резко обернулся. Он даже не успел поднять своего оружия, как непреодолимая сила вырвала его у него из рук. Чья-то необъятная туша загородила проход. Он попытался оттолкнуть гиганта, но огромный кулак ударил его в висок. Взор заволокло черной пеленой, и Макиавелли медленно сполз в жидкую грязь.

6

— Ну что? — спросила Аннализа дрожащим голосом. — Как он?

Корбинелли сделал вид, что раздумывает, а затем сообщил тоном, который должен был ее успокоить:

— Не волнуйся, ничего страшного нет. У него лишь небольшая царапина на лбу. Через неделю от нее останется только дурное воспоминание.

— А ты уверен, что больше ничего нельзя сделать?

— Вполне! Ему надо отдохнуть несколько дней, полежать в постели и воспользоваться этим, чтобы перечитать труды древних стоиков. На древнегреческом, разумеется.

— Прекрати насмехаться! — сердито упрекнула его девушка. — Мне иногда кажется, что у тебя вообще нет никаких чувств.

— Не злись, Аннализа. Мне не стоило тебя дразнить. Твоего друга просто сильно ударили. Тело — устройство несовершенное, но Никколо молод, и его тело работает безотказно. Скажи ему, чтобы отдохнул, — это единственный врачебный совет, который я могу тебе дать.

Аннализа подняла голову и рукавом платья вытерла слезы. Печаль только красила ее. Длинные, слегка вьющиеся волосы, обычно тщательно причесанные, теперь были в беспорядке, который ее нисколько не портил.