Помпеи - Харрис Роберт

— Какова здесь глубина?

— Пятнадцать футов, адмирал.

Плиний задумчиво уставился на свое отражение.

— «Во всем мире нет ничего более поразительного», — пробормотал он.

— О чем ты, дядя?

— «Когда мы думаем о том огромном количестве воды, что поступает в общественные здания, бани, бассейны, каналы, частные дома, сады и загородные поместья, и когда мы думаем о расстояниях, которые преодолевает вода, прежде чем попасть к нам, о возведенных аркадах и о туннелях, проложенных через горы, — тогда мы с готовностью признаем, что во всем мире нет ничего более поразительного, чем наши акведуки». Боюсь, я опять цитирую себя. Как обычно.

Он обернулся к сопровождающим:

— Выпустите половину воды сегодня вечером. А половину оставим на завтрашнее утро.

— А что дальше?

— Дальше, дорогой мой Гай? Дальше нам останется только надеяться на лучшее.

В Помпеях костры в честь Вулкана разожгли сразу же, как только стемнело. Перед этим на форуме прошло обычное представление — предполагалось, будто за него заплатил Попидий, но на самом деле деньги на это выделил Амплиат, — бой быков, три схватки гладиаторов, кулачные бои в греческом стиле. Ничего особенного — просто небольшое развлечение для избирателей, ожидающих прихода вечера, увеселение, которое полагалось устраивать эдилу в уплату за право занимать свою должность.

Корелия притворилась больной.

Она лежала в постели и смотрела, как лучик света, проникающий сквозь щель в закрытых ставнях, медленно ползет по стене. Она размышляла о подслушанном разговоре и об этом инженере, Аттилии. Девушка заметила, как он смотрел на нее — и там, в Мизенах, и сегодня утром, когда она плавала в бассейне. Возлюбленный, мститель, спаситель, трагическая жертва — в своем воображении она успела представить его в каждой из этих ролей, но фантазии постоянно разбивались об один и тот же неумолимый факт: она привлекла к акварию внимание отца, и теперь отец намеревался убить его. Его смерть будет на ее совести.

Корелия прислушалась; судя по звукам, остальные собирались уходить. Девушка услышала голос матери, зовущей ее; потом на лестнице послышались шаги. Корелия быстро схватила перо, припрятанное под подушкой. Она пощекотала корень языка, и ее стошнило. Когда Цельзия появилась на пороге, Корелия вытерла губы и слабым движением указала на содержимое тазика.

Мать присела на край кровати и положила ладонь на лоб Корелии:

— Ох, бедная девочка! Ты вся горишь! Я пошлю за доктором.

— Не нужно, не беспокой его. — Одного лишь визита Пумпония Магониана с его микстурами и слабительными хватило бы, чтобы даже здоровый человек тут же разболелся. — Мне просто нужно поспать. Это все тот ужасный бесконечный обед. Я слишком много съела.

— Но, золотце, ты же ничего в рот не брала!

— Вот и неправда...

— Тсс!

Мать предостерегающе подняла палец. На лестнице раздались еще чьи-то шаги, более тяжелые, и Корелия изготовилась к схватке с отцом. Его так просто не обманешь. Но это оказался всего лишь ее брат, облаченный в свое длинное белое одеяние жреца Исиды. До Корелии долетел запах его благовоний.

— Поторопись, Корелия. Он нас зовет. Уточнять, кто именно зовет, не требовалось.

— Она заболела.

— Что, правда? Если и так, ей все равно придется пойти. Или он будет недоволен.

Тут снизу донесся рев Амплиата, и мать с сыном, подскочив, посмотрели в сторону двери.

— И правда, Корелия, может, ты все-таки постараешься? — сказала мать. — Ради него.

Когда-то они трое были союзниками. Они смеялись над Амплиатом у него за спиной — над его причудами, страстями, навязчивыми идеями. Но в последнее время все это прекратилось. Их домашний триумвират распался под напором его неумолимой, неутихающей ярости. Каждый принялся выживать по-своему. Корелия видела, как ее мать превратилась в безукоризненную римскую матрону, и даже устроила у себя в отдельной комнате алтарь Ливии; а брат тем временем с головой ушел в этот свой египетский культ. А она сама? Что оставалось делать ей? Выйти за Попидия и сменить одного господина на другого? Стать его рабыней и утратить даже те крохи свободы, которыми она располагала в доме Амплиата?

Она слишком много унаследовала от своего отца, чтобы сдаться без боя.

— Поспешите, — с горечью сказала Корелия. — Если хотите, можете прихватить мой тазик и показать ему. А я не собираюсь идти на это дурацкое представление.

Она повернулась лицом к стене. Снизу донесся очередной яростный вопль.

Мать испустила характерный мученический вздох:

— Ну, ладно. Я скажу ему, что ты заболела.

Все было именно так, как и предполагал акварий. Ответвление акведука провело их пару миль почти точно на север, в сторону горы, но, как только равнина сменилась подъемом, акведук резко свернул на восток. Дорога свернула вместе с ним, и они впервые повернулись спиной к морю и направились в глубь полуострова, к виднеющимся вдали предгорьям Апеннин.

Теперь водовод куда чаще, чем прежде, отходил от дороги и петлял в соответствии с рельефом местности. Эта утонченность акведуков всегда восхищала Аттилия. Великие римские дороги проламывались через Природу напрямую, не обращая внимания ни на какие препятствия. Но акведуки, которым нужно было за каждые триста футов понизиться на ширину ладони — чуть перебрать, и напор воды разрушит стены, чуть недотянуть, и вода остановится, — они вынуждены были повторять изгибы рельефа. Самые прославленные их сооружения — например, трехъярусный мост в южной Галлии, высочайший в мире, несущий на себе акведук Немаус, — зачастую находились вдали от людских глаз. Иногда лишь орлы, парящие в знойном воздухе над какими-нибудь горами, могли оценить истинное величие творения рук человеческих.

Путники прошли через равнину, расчерченную на клеточки полей, и вступили в край виноградников, принадлежащих большим поместьям. Ветхие крестьянские хижины с пасущимися козами и бродящими вокруг встрепанными курицами сменились разбросанными по пологим склонам аккуратными домиками с красными черепичными крышами.

Аттилий оглядел раскинувшиеся перед ним виноградники, и его потрясла открывшаяся его взору картина изобилия, это поразительное плодородие, не побежденное даже засухой. Он выбрал не ту профессию. Лучше бы он бросил воду и занялся вином. Виноградные лозы ускользали с возделанных участков и спешили взобраться на каждую подходящую стену или дерево; они добирались до самых высоких ветвей и окружали их буйными зелеными и фиолетовыми каскадами. В неподвижном воздухе висели вырезанные из мрамора лики Бахуса, поставленные для предотвращения несчастий; они выглядывали из листвы, словно затаившиеся в засаде разбойники, готовые нанести удар. Пришло время собирать урожай, и виноградники кишели рабами — рабы на лестницах, рабы, сгибающиеся под тяжестью корзин с гроздьями. Неужто они и вправду успеют собрать весь этот урожай прежде, чем он сгниет?

Они дошли до большой виллы, глядящей на равнину и залив, и Бребикс спросил, нельзя ли им остановиться и отдохнуть.

— Ладно. Но только недолго.

Аттилий спешился и потянулся, разминая ноги. Потом он вытер лоб тыльной стороной ладони, и та посерела от пыли; а когда он попытался напиться, то обнаружил, что на губах тоже запеклась корка пыли. Политий принес пару буханок и какую-то жирную колбасу, и акварий жадно набросился на еду. Просто поразительно, какое воздействие оказывает пища на проголодавшегося человека! С каждым проглоченным куском Аттилий делался все бодрее. Как хорошо оказаться подальше от грязных городов, на просторе, под открытым небом, рядом с потаенными жилами цивилизации! Акварий заметил, что Бребикс присел в стороне от прочих; он подошел к нему и протянул половину буханки вместе с парой колбасок. Предложение мира.

Бребикс мгновение поколебался, потом кивнул и принял подношение. Его блестящий от пота обнаженный торс был испещрен шрамами.

— В каком классе ты выступал?

— Угадай.

Аттилий давненько уже не бывал на гладиаторских играх.

— Не ретиарий, — подумав, сказал он. — Я не представляю тебя отплясывающим с трезубцем и сетью.

— Верно.

— Значит, фракиец. Или, быть может, мирмиллион.

Фракиец выступал с маленьким щитом и коротким изогнутым мечом. Мирмиллионом называли бойца, вооруженного, словно пехотинец, гладием и большим прямоугольным щитом-скутумом. Мышцы на левой — щитовой — руке Бребикса были так же хорошо развиты, как и на правой, если не лучше.

— Я бы все-таки сказал, что мирмиллион. Бребикс кивнул.

— И сколько боев?

— Тридцать.

— Ого!

Аттилий был искренне удивлен. Немногие переживали тридцать боев. Это означало восемь-десять лет выступлений.

— И из какой ты школы?

— Аллея Нигидия. Я сражался во всех городах на берегах этого залива. В основном, конечно, в Помпеях. В Нуцерии. В Ноле. А когда завоевал свободу, поступил на службу к Амплиату.