Волчья сотня - Александрова Наталья

– Забирайте этого! Я себе у махновца нормальную кобылку нашел.

Это был очень худой жеребец непонятного цвета с длинными гривой и хвостом, про которые только при очень внимательном осмотре можно было сказать, что они светлые. Бока были покрыты паршой, глаза мутные. Саенко осторожно подошел к жеребцу.

– С виду породистый, да только больной. – Он погладил жеребца по холке. – Ваше благородие, так это ж Ахилл!

– Да ты что, Саенко? – Борис никак не мог узнать в заморенной кляче игреневого красавца Ахилла.

– Он самый, полковника Азарова жеребец! Ах ты Господи, что же с ним сделалось-то!

Борис погладил жеребца по морде. Тот не сделал попытки отстраниться.

– Ноги целы, – деловито приговаривал Саенко, – холка тоже не набита. Похоже, что просто оголодал коник, а этот паразит его не кормил да не чистил…

– А где же масть-то его замечательная? – удивлялся Борис.

Раньше жеребец был игреневый, то есть темно-рыжий со светлыми гривой и хвостом. Теперь же шерсть была бурой от грязи.

– Тут вот что вышло, – приговаривал Саенко откуда-то снизу, – он переживал очень после смерти Азарова, есть отказывался. Конь нежный, породистый – кубанской строевой породы, между прочим. К нему бы с лаской, а этот, – Саенко кивнул в сторону ушедшего солдата, – небось нагайкой норовил. Ахилл – жеребец самолюбивый, есть отказывался, а тому и наплевать, да еще кормил небось пустой соломой, сволочь… Ох, накостыляю я ему, как разыщу!

Саенко выпросил у хозяина котел и поставил его на огонь во дворе.

– Перво-наперво мы его вымоем да выскребем как следует, а уж потом накормим.

– Ты вот что, Саенко, – Борис решительно взялся за скребок, – я сам хочу за ним ухаживать. Теперь у нас так будет: кто на лошади ездит, тот ее и кормит-поит.

– Это правильно, ваше благородие, – оживился Саенко, – лошадь она завсегда чувствует, кто хозяин. Ты к ней с лаской да заботой – она тебе сторицей отплатит, жизнь в бою спасет. А теперь слушай, что делать нужно.

Горячую лошадь после похода нужно поводить медленно, чтобы она остыла, поставить в конюшню и дать сена. Два часа после похода ее сперва напоить надо, а потом уж кормить овсом или ячменем. Кормить сперва нельзя, потому как зерно разбухнет и разорвет желудок – уж так лошадь устроена. Сена ему на всю ночь положить надо. – Приговаривая так, Саенко усердно работал скребницей.

Ахилл тихонько переступал с ноги на ногу, один раз даже тихо заржал.

– Видишь, нравится ему, ишь как оживился. Ничего, голубчик, ты у нас скоро еще краше станешь! – посулил Саенко и ушел за водой.

– Что, Ахилл, жалко хозяина? – спросил Борис и прижался щекой к теплой морде. – Мне, брат, тоже его жалко. Хороший человек был полковник Азаров, и смерть у него была хорошая, в бою.

Расчесывая спутанную светлую гриву, Борис думал, что полковник Азаров погиб, как настоящий мужчина и офицер. И не было никаких душещипательных сцен, когда полковник, умирая, просит слабым голосом передать далекой любимой женщине платок либо еще какой-то пустяк. С некоторым злорадством Борис подумал, что полковник даже и не вспомнил в походе о своей обожаемой Софи. «Делу – время, потехе – час», – одобрил Борис.

Дальше мысли его обратились к тому самому делу, за которым и послал его в рейд полковник Горецкий, – обнаружить предателя среди четверых офицеров. За всеми последними событиями Борис о главном своем деле как-то подзабыл. Вопрос этот никак не прояснился, за исключением того, что после смерти полковника Азарова осталось трое подозреваемых вместо четырех.

«Эдак они все перемрут, а который останется, тот предатель и есть», – невесело подумал Борис, а затем решил, что судьба опять дала ему шанс – ведь он встретил в отряде двоих подозреваемых – Мальцева и Осоргина. Конечно, заманчиво было бы думать, что предателем является Осоргин – уж очень большую неприязнь вызывал он у Бориса, но доказательств у него не было никаких. Наоборот, логика подсказывала, что не стали бы вербовать в разведчики такую необузданную личность. Борис видел его в бою. Осоргин действительно храбр до безрассудства и как боец один стоит пятерых. А что касается его упорного желания каждый раз самому расправляться с пленными, то здесь Борис видел нечто ненормальное, какие-то психические отклонения. Любой врач, без сомнения, дал бы характеристику Осоргину как психически неуравновешенному, склонному к убийству типу. Нет, будь Борис на месте тех, кто в свое время вербовал предателя, ни за что не стал бы доверяться такому человеку, как поручик Осоргин. С этой точки зрения больше подходит ротмистр Мальцев – всегда спокоен, со всеми у него ровные отношения, головы не потеряет, вроде бы и смотрит добродушно, а на самом деле жесткий, решительный… А в общем, черт их всех разберет, нет, слишком сложно такое поручение для Бориса!

Допрос продолжался второй час.

– Ну, Охрим, – с деланной мягкостью проговорил полковник Горецкий, внимательно вглядываясь в рябое лицо арестованного, – твоя судьба в твоих руках. Если ты будешь честен со мной, расскажешь все, что тебе известно, – останешься жив, а может быть, даже выйдешь на свободу, а если будешь и дальше ваньку валять…

– Мы люди маленькие! – захныкал верзила. – Знать ничего не знаем, ведать не ведаем! Это все господа, ихние дела, а я что, я что прикажут, то и делаю…

– Ох, не верю, друг любезный, не верю, – усмехнулся Аркадий Петрович, внимательно следя за мимикой и жестами Охрима, – ты ведь знаешь, мне часто приходится людей допрашивать, и что интересно, люди мне часто врут. Так вот я научился определять, когда они врут, а когда говорят правду.

– Ничего я этого не понимаю. – Охрим смотрел прямо в глаза Горецкому, хлопая ресницами и делая совершенно честные глаза.

– Зря стараешься, любезный. Мы арестовали кондитера Лозового – этот милейший человек имел неосторожность заявиться на квартиру Кулябко, не обратив внимания на знак в окошке. Что с него взять – кондитер… Так вот этот господин скоро заговорит, кондитер, одно слово, ему много не надо. А когда он заговорит – ты будешь мне совершенно неинтересен… Сам понимаешь, что тебя ждет. Опять-таки ты ведь мужичок неглупый, ты понимаешь – когда заговорит Лозовой, он тебя представит в самом мрачном свете… Извини, любезный, я слишком мудрено для тебе говорю… Короче, будет на тебя всех собак вешать… А сейчас ты можешь на него наговорить… Кто первый запоет, тому больше веры.

Охрим уставился на Горецкого своими круглыми бледно-голубыми глазами, на лице его читалась напряженная работа мысли. Казалось, еще немного – и станет слышен скрип вращающихся в его голове жерновов. Полковник, почувствовав, что чаша весов колеблется и Охрима надо подтолкнуть, крикнул в соседнюю комнату:

– Ельдигеев!

Дверь отворилась и вошел невысокий унтер-офицер с невыразительным восточным лицом. Щелкнув каблуками, он замер в ожидании приказаний.

Охрим повернулся к вошедшему и побледнел. После первой встречи этот восточный человек вызывал у Охрима суеверный, почти животный ужас.

– Вашество, – повернулся детина к Горецкому, – все скажу, все как есть… Все, все, что знаю, – только уберите вы, Христом-Богом молю, басурмана эфтого… У меня от евонной рожи руки-ноги отнимаются!

– Это бывает, – удовлетворенно кивнул Горецкий. – Ельдигеев, выйдите пока.

Два дня отряд Мальцева простоял в селе – отдыхали после боя. Борис чистил Ахилла и кормил три раза в день, расчесывал гриву. Жеребец привык к нему и встречал тихим ржанием. Борис заметил, что больше всего Ахиллу нравятся размельченные подсолнечные жмыхи. Саенко раздобыл где-то целый мешок, Ахилл ел их с аппетитом.

С лошадью-то все было хорошо, вот с людьми не складывалось. Казалось бы, всего три офицера в отряде, делить им нечего, нужно держаться вместе. Но Борису был очень неприятен Осоргин, его злоба и жестокость, подчас абсолютно бессмысленная. Но ради дела он должен был проводить свободное время со своими сослуживцами. Поэтому Борис откликнулся на приглашение ротмистра Мальцева провести вечер за выпивкой.

– Присаживайтесь, господин поручик! – приветствовал его Мальцев, сидящий за столом. – Хозяин самогону обещал очищенного, говорит – тройного перегону.

– Как слеза, – подтвердил, появляясь, хозяин – крепкий высокий старик.

Все шло свои чередом, Осоргин хмелел быстрее всех. Он поглядывал на Бориса мутными глазами и искал повода, чтобы прицепиться.

«Черт бы побрал их всех! – с тоской думал Борис. – Зачем я сюда пришел? Что я хочу у них узнать? Надеюсь, что напьются и проболтаются? Как бы самому от этого пойла под стол не свалиться».

Он вспомнил, что слышал голос предателя там, на пасеке. Вернее, не голос, тот говорил полушепотом. И поэтому никак Борису не удавалось идентифицировать этот голос. То казалось ему, что слышит он что-то похожее в рокочущем тембре Мальцева, то проскальзывали знакомые нотки в надрывном голосе Осоргина. А ведь был еще где-то штабс-капитан Коновалов… Вот если всех троих попросить поговорить вполголоса… но вряд ли это возможно, да и вряд ли поможет.