Слезы Макиавелли - Кардетти Рафаэль

Однажды вторгшись в его жизнь в самом ее начале, смерть навсегда стала его спутницей. В двадцать лет он вступил наемником в роту Бартоломео Коллеони, с которой прошел в сражениях через всю Италию. Тридцать лет такой суровой жизни закалили его дух так же, как и тело.

Знакомый с жестокостью своего времени не понаслышке, Малатеста знал, что только строгая личная этика позволит ему не поддаваться тяге к убийству. Некоторые из его соратников обращались к вере, надеясь, что она поможет им забыть кровь и насилие. Что касается Малатесты, то он выбрал честь.

Убийство как таковое не смущало его, если были соблюдены некоторые основные правила. Самое важное из них состояло в том, чтобы никогда не убивать по личным мотивам. Он сражался за деньги и ни за что другое. Борьбе за какое-либо дело или идеалы не было места в его жизни.

Второе правило требовало от него щадить мирное население. Если это оказывалось невозможным, он предоставлял действовать своим соратникам, а сам удалялся настолько, чтобы не слышать вопли жертв.

Так война стала для Малатесты своего рода ритуалом, который он совершал почти машинально, дословно выполняя приказы и избегая любой личной инициативы. Это, правда, не избавляло его от ответственности за смерть тех, кого он убивал своими руками, но позволяло отложить муки совести на потом.

Устав от запаха крови и пороха, который всегда окружал его, он без сожалений покинул этот мир ярости, так и не сколотив состояния: единственной его поживой стали крохи славы и старые раны.

Смирившись с необходимостью, он нанимался на службу к провинциальным дворянчикам. Несколько лет гонялся за похитителями кур и припугивал крестьян, неисправно плативших налоги, а затем вернулся во Флоренцию как раз в то время, когда там установилась республика.

Он предложил свои услуги Содерини, устранив одно за другим препятствия, которые перед тем возникали, и таким образом вошел в высший круг власти. Теперь он впервые в жизни мог поручать другим творить насилие вместо себя.

Души тех, кто имел несчастье столкнуться с его шпагой, казалось, только того и ждали, чтобы начать его преследовать. Угрызения совести, которые он в свои военные годы так старательно загонял в дальние закоулки души, вдруг вырвались наружу и уже не оставляли его в покое.

Когда мрачные воспоминания слишком его донимали, Малатеста спасался тем, что умел делать лучше всего, — сражался. Запершись один в фехтовальном зале Палаццо Коммунале, он часами изматывал себя, бросаясь со шпагой на учебные чучела, пока боль не вытесняла из его тела и мозга все другие мысли и чувства.

Он понятия не имел, сколько времени длился этот поединок. Кожаное чучело хранило следы его яростных выпадов. Тело обливалось жгучим липким потом, но ему почти удалось отогнать своих невидимых врагов.

Он услышал, как открывается дверь фехтовального зала, и уже собирался отругать солдата, который отвлекал его вопреки приказу. Но его удивление было столь велико, что слова застряли в горле. Перед ним в своей большой красной шляпе стоял не кто иной, как сам кардинал Сен-Мало.

С улыбкой на устах французский посол подошел к наемнику и протянул ему пухлую руку. Малатеста не стал целовать подставленный ему перстень. Ничуть не смущенный таким проявлением враждебности, прелат опустил руку, свесив ее вдоль своего жирного брюха.

Несколько долгих мгновений оба пристально смотрели друг на друга, пока Сен-Мало не счел нужным объяснить свой визит:

— Я так долго искал вас, Малатеста. Еле нашел.

Насмешливая искра промелькнула в глазах наемника.

— Сюда действительно редко заглядывают служители Церкви. Зачем вы хотели меня видеть, Ваше Преосвященство?

— Ради нашего общего блага я пришел предложить вам соглашение.

Он не успел пошевелиться, как конец шпаги Малатесты коснулся его сонной артерии. Наемник чуть нажал, и клинок поцарапал кожу кардинала, чье лицо слегка покраснело.

Ледяной взгляд Малатесты скрестился со взглядом кардинала.

— Мне трудно поверить, чтобы у нас могло быть что-то общее, Ваше Преосвященство. Тем не менее я вас слушаю. И не забывайте, что сейчас ваша судьба в моих руках.

— Постарайтесь видеть дальше кончика вашей шпаги, Малатеста! Я пришел в этот вонючий зал, чтобы говорить не о моей судьбе, а о судьбе вашего города. Ответьте мне на простой вопрос: когда закончится весь этот маскарад и город обретет свое былое величие, неужели вы не захотите занять в нем место, достойное ваших способностей?