Темное солнце - Вербинина Валерия

Мадленка нехотя приняла это объяснение, но по зрелом размышлении решила, что хронист все же прав: например, когда очень хочется кушать, ясно, что этого требует бренное тело, а не бессмертная душа, и глупо было бы не есть вовсе на том только основании, что душе этого не нужно.

Все или почти все крестоносцы время от времени ходили «на исповедь», но, очевидно, храбрый анжуец обладал в этом смысле отменным аппетитом, ибо вскоре он, войдя во вкус, повадился каяться каждый день, а то и по два раза на дню, причем всякий раз норовил заглянуть к разным исповедницам. Мадленку он порой брал с собой, чтобы она караулила, ибо у одной его подружки, жены булочника, был до страсти ревнивый муж, который поклялся нарезать крестоносца на облатки, если еще раз застанет его в своей постели; и однажды он едва не выполнил свою угрозу, да, предупрежденный свистом Мадленки, Филибер успел выскочить в окно. Булочница выбросила туда же его штаны, которых он успел лишиться в процессе покаяния, Филибер кое-как натянул их, и они с Мадленкой бок о бок зашагали обратно в замок.

— Второй раз, Мишель, ты мне спасаешь жизнь, — с чувством объявил Лягушонок. — Хуже нет для рыцаря, чем сцепиться с мужланом из-за его суженой, которую он вздумал осчастливить!

Во дворе среднего замка они встретились с фон Ансбахом и Боэмундом фон Мейссеном, которые уезжали с важными поручениями от великого комтура и только что вернулись.

— Гляди-ка, вот и Анжу! — заорал фон Ансбах так, что его было слышно, наверное, аж на самом балтийском побережье. — Небось с очередной исповеди! И это рыжее отродье тоже с ним! Ой, смотри, влетит тебе от Конрада, когда он узнает.

— Оставь Мишеля в покое, — рявкнул Лягушонок. — Он хороший парень, и если бы я мог, я бы сей же час взял его себе в оруженосцы!

— Да хоть в задние дружки! — хмыкнул фон Мейссен презрительно.

Мадленка не поняла, о чем., собственно, идет речь, зато анжуец, похоже, все отлично понял и разразился страшными ругательствами на родном анжуйском наречии.

— Какой из него оруженосец! — глумился красномордый фон Ансбах, держась за живот. — Курам на смех!

— Он и меч небось как следует держать не умеет, — подлил масла в огонь синеглазый.

— Умею, умею, еще как умею! — разозлилась Мадленка. И ведь сама сказала, никто за язык не тянул.

— Ну так покажи, — зловеще пропел фон Мейссен и вытянул из ножен сверкнувший на солнце клинок.

Филибер с укором взглянул на Мадленку, и она поняла, что пропала, причем пропала на этот раз окончательно и бесповоротно.

— Боэмунд, друг мой, что это ты вздумал! — Филибер двинулся на синеглазого, искусно оттирая его от притихшей Мадленки. — Он же совсем еще мальчишка!

— Да уж, — пробормотал комтур Торна, тоже недовольный тем, как повернулось дело.

— Я в его возрасте уже воевал. Заодно посмотрим, годится он в оруженосцы или нет, этот твой мальчишка, — несколько раз секанув воздух мечом для тренировки, отвечал синеглазый; и в его взоре было что-то такое, отчего Филибер как-то сник и сразу перестал настаивать. Мадленка, ни жива ни мертва, следила за ним, когда он вернулся к ней и подал свой меч, тяжелый и совершенно не приспособленный для ее руки.

— Если бросишь меч сразу, он тебя не убьет, — дохнул ей в ухо Филибер, чем отнюдь ее не обрадовал. — Он же все-таки рыцарь и не может убить безоружного.

Мадленка с ненавистью поглядела на «рыцаря», стиснула рукоять и стала против Боэмунда. Она не успела даже шевельнуться, когда крестоносец, как змея, скользнул вперед и клинок, который только что держала Мадленка, отлетел в сторону и с лязгом ударился о стену. Рыцари и солдаты, собравшиеся во дворе, ответили дружным смехом.

— Черт! — вскрикнул Филибер, в отчаянии вцепляясь обеими руками в свои кудряшки. Поражение своего друга «Мишеля» он воспринимал как свое собственное.

Боэмунд сделал шаг вперед, и Мадленка почувствовала, как острие клинка коснулось ее шеи. Ощущение было не из приятных. Глаза Мадленки вспыхнули, она закусила губу, но не сдвинулась с места. Боэмунд тоже не двигался.

— Какой из него оруженосец, — сказал он спокойно. — Он же трус.

— Я не трус, — упрямо проскрипела Мадленка, не узнавая своего голоса.

— Ах так? — подчеркнуто вежливо сказал крестоносец. — Поднимай меч, я тебя научу, как с ним обращаться.

— Боэмунд, не смей! — завопил Филибер вне себя. — Черт, черт, черт!

И во второй раз меч почти сразу же улетел из рук Мадленки далеко-далеко. Собравшиеся вокруг необычных противников надрывались от смеха. Фон Ансбах удалился быстрым шагом, бросив, что не желает присутствовать при этом.