Слезы Макиавелли - Кардетти Рафаэль

Над столом склонилась тощая фигура Джироламо Корбинелли, одетого во все черное, в переднике из толстой кожи, завязанном на груди. Рядом суетился Марко, всегда помогавший ему в подобных случаях. Отрок был занят тем, что укладывал на небольшой поднос чистые тряпки. На полу стоял таз с водой, в нем мокли щипцы и ножи. На столе лежал длинный сверток, с которого еще стекала речная вода.

— Вот что мои люди выловили сегодня, — сказал Малатеста. — Я велел принести его прямо сюда. Вам стоит взглянуть на него, Эччеленца.

— Покажи, о чем идет речь, — сухо произнес Пьеро Содерини.

Наемник медленно подошел к мокрому свертку. От него шел такой тошнотворный запах, что гонфалоньер вынужден был прикрыть нос и рот полой своего плаща. Словно все тлетворные испарения, которые постоянно витали над кварталом кожевников, собрались в этом мешке из грубой холстины.

Сначала Содерини увидел то, что напоминало человеческую кисть: пальцы, лишенные ногтей, были странным образом расплющены. Складки ткани, которой он зажимал рот, заглушили вопль ужаса.

По мере того как его разум принимал реальность увиденного, картина прояснялась. Теперь он уже мог различить человеческий торс, изувеченный настолько, что под жалкими клочьями плоти виднелись блестящие ребра. Из распоротого живота были вырваны внутренности.

Содерини попытался представить, каким было лицо, превратившееся в бесформенное месиво хрящей и крови без глаз и носа. Из переломанных в нескольких местах ног торчали кости.

Чем больше Содерини смотрел на эту мертвечину, тем труднее ему было оторвать от нее взгляд. Он был зачарован этим зрелищем, несравненно более ужасным, чем все, что ему довелось увидеть за свою богатую событиями жизнь. Уж чего-чего, а мертвых он повидал предостаточно, раздавленных повозками, затоптанных лошадьми, раздувшихся и позеленевших от долгого пребывания под водой. В конце концов он стал считать себя избранным свидетелем изощренности, с которой старуха с косой выполняет свою зловещую работу. Но даже он никогда не встречал подобной мерзости.

Вдруг в его памяти всплыла картина, которую он считал давно позабытой. Когда в 1489 году его назначили комиссаром лагеря флорентийцев во время осады Читта ди Кастелло, он присутствовал при длительном штурме мощных городских укреплений. Для него это было театральным представлением, развязка которого известна заранее. Нелепые движения бойцов развлекали его, напоминая комедию дель арте: капитан прекрасно исполнял свою роль, выкрикивая приказы и всячески понося своих офицеров, пехота отважно бросалась на приступ и умирала в количестве, достаточном, чтобы потешить зрителей.

Удобно устроившись в тени навеса с бокалом прохладного вина в руке, Содерини смотрел, как забавно сражающиеся в полной неразберихе нападают друг на друга, и обсуждал со своими соратниками точность отдельных ударов шпаги или грацию, с которой солдаты падали с высоких стен крепости. Он как раз смеялся над тем, как не повезло вражескому стрелку, которому снесло ядром голову в тот самый миг, когда он перезаряжал свою аркебузу, — и тут появились два наемника-гасконца, поддерживавшие одного из своих товарищей.

Содерини подошел к раненому, которого положили перед палаткой хирурга. Он вовсе не собирался оказывать ему помощь. Все, чего он хотел, — это проследить, как душа солдата отделится от телесной оболочки, чтобы устремиться к месту вечного упокоения. Душа вояки, несомненно, попадет в ад или в лучшем случае в чистилище, если, конечно, при жизни он довольствовался тем, что только убивал и потрошил без особых ухищрений, предоставляя другим пытать детей и насиловать молоденьких девушек.

В те давно прошедшие времена Пьеро Содерини еще был жаден до знаний. То, что он увидел тогда, убило в нем всякую жажду метафизических изысканий.

На наемника вылили котел с кипящим маслом, после чего с большой высоты он рухнул на землю. От кипящего жира его голова словно расплавилась. Только несколько прядей обугленных волос еще держались на черепе на обрывках кровоточащей плоти. Щеки несчастного продолжали гореть и источали отвратительное зловоние, более едкое, чем запах разлагающегося трупа.

Внезапно предсмертный хрип, вырывавшийся из перекошенного рта, стих. В тот же вечер флорентийский посланник во весь опор помчался во Флоренцию. Будучи не в состоянии прогнать видение жутко изуродованного лица раненого, он напился до судорожной рвоты желчью.