Тайна Розенкрейцеров - Гладкий Виталий Дмитриевич

– Все верно…

Парацельс в этот момент поймал стрекозу, залетевшую через открытое окно, и с интересом рассматривал, как устроены ее крылья.

– Охрану лаборатории нужно усилить, – сказал он, подумав. – Мои опыты (а значит и срок пребывания здесь), подходят к концу. Уверен, что наши враги не дремлют.

– А я – тем более, – согласно кивнул Ротгер.

Он хотел добавить еще что-то, но тут отворилась дверь, и Гуго втолкнул в помещение казака Байду. Он был чисто выбрит, а его волосы еще были влажны от купания, устроенного охранниками в каменном корыте, налив туда ледяной колодезной воды. Но казак вовсе не выглядел замерзшим или обиженным таким бесцеремонным обхождением. Скорее наоборот – чисто вымытый, немного исхудавший против прежнего, но с румянцем на щеках, он светился довольством, словно ярко начищенный медный грош.

Из его прежней одежды на нем остались лишь широкие синие шаровары и сапоги. Рубахи у Гуго не нашлось, и он отдал пленнику свой старый кафтан; платье было Байде мало и трещало на нем по швам. Руки и ноги казака были закованы в кандалы.

– Гуго! – В голосе Ротгера звучала укоризна. – Я ведь приказал снять цепи с нашего пленника.

– Но, господин…

– Я настаиваю. И убери их отсюда подальше.

Расстроенный Гуго, у которого Байда не вызывал никакого доверия и который его побаивался, позвал кнехта, и тот под бурчанье своего начальника, недовольного действиями Ротгера, расковал Байду – то есть, открыл специальным ключом замки кандалов.

– Садись…

Рыцарь указал Байде на стул с высокой спинкой в дальнем конце стола.

– Гунд, обслужи, – приказал он оруженосцу.

Юноша смотрел на казака волком, но указание своего господина исполнил. За то время, что он провалялся в постели, Гунд сильно вытянулся и даже раздался в плечах, словно ранение враз сделало его мужчиной.

Гуго вышел, а оруженосец, время от времени машинально поглаживая рукоять длинного кинжала, висевшего у пояса, пристроился за спиной Байды, в углу комнаты. Он следил за каждым движением казака, – как кот за мышиной возней – в любой момент готовый защитить своего сеньора.

– Мне позволено есть? – невозмутимо поинтересовался Байда.

Он глядел на Ротгера широко распахнутыми глазами, в которых светился незаурядный, но холодный и расчетливый ум, что не преминул отметить про себя Теофраст.

– И пить, любезный… ха-ха-ха… – Ротгер поднял свой кубок. – Восславим Бахуса и его бесценный дар людям – виноградную лозу!

Все дружно выпили; Байда свой кубок до дна, а остальные – понемногу. Затем изголодавшийся казак, не обращая внимания на неприязненные взгляды собравшихся за столом, взял с серебряного подноса добрый кусок оленины, бесцеремонно макнул его в соус, и заработал челюстями в таком быстром темпе, что прижимистый приор едва не задохнулся от негодования.

– Этот хлоп, этот проклятый схизмат не имеет никакого понятия, как вести себя в приличной компании, – пробубнил он себе под нос.

Крик души Алоизия услышал лишь Теофраст. Сверкнув белозубой улыбкой, он тут же закрыл рот, чтобы не рассмеяться во весь голос и не обидеть приора.

– Ответь-ка мне, казак, – обратился к Байде рыцарь, – почему о тебе никто не беспокоится? Ведь ты, по твоему утверждению, принадлежал к посольской свите. По идее, посол должен был обратиться в ближайший к монастырю замок Ливонского ордена и комтур послал бы на место происшествия воинский отряд. Это его главная обязанность – кроме защиты замка – очищать земли марки* от разбойников. – Он не без скепсиса ухмыльнулся.

Байда безразлично пожал плечами и ответил:

– Наверное, меня считают погибшим.

– Может быть…

Ротгер загадочно ухмылялся.

– Тогда почему при дворе великого князя литовского никто даже не слышал о посольстве украинских низовых казаков? – спросил он с подковыркой. – Его никто и не ждал.

– Большая политика не терпит гласности. Про то нужно спрашивать не меня.

Байда налил себе еще один кубок и выпил врастяжку, смакуя каждый глоток.

– Доброе вино, – сказал он, приятно улыбаясь. – По-моему, такого нет даже у турецкого султана.

– А разве в серале^[51] турецкого султана разрешено пить вина? – живо поинтересовался Теофраст. – Мне говорили, что религия мусульман это запрещает.

– Верно, запрещает. Но запрет касается только простолюдинов. Увы, в нашем несовершенном мире для власть имущих все запреты – даже религиозного толка – мало что значат.