Кто убийца, миссис Норидж? - Михалкова Елена

Роб Хэмиш кивнул:

– Труднее всего было ходить, виляя бедрами.

Нэнси тихо рассмеялась.

– О, это вовсе не обязательно, – строго заметила миссис Норидж. – Хотя, пожалуй, для той женщины, которую вы изображали, бедра были не лишними. Потом вы подстроили побег миссис Хэмиш и привезли ее домой. Теперь настала ее очередь притворяться девицей Пенни.

– Кажется, – сказала Нэнси, – мне это далось труднее, чем Робу. Актриса из меня никудышная.

– А я в тебе ничуть не сомневался.

Миссис Норидж пожала плечами:

– Вам нечего было опасаться. Соседи и знакомые не смогли бы узнать ее с первого взгляда, потому что Нэнси Хэмиш все помнили как рыжую толстуху. Простите, миссис Хэмиш.

Нэнси слабо улыбнулась:

– Вам не за что извиняться. Так оно и было.

– Но только до вашего заключения. За пять месяцев тюрьмы вы очень исхудали, а высоким ростом никогда не отличались. Фальшивые волосы завершили преображение, краска на лице исказила ваши черты. Правда, вы не могли удержаться и иногда выходили в свой сад.

Роб Хэмиш уставился на жену:

– Нэнси! – укоризненно воскликнул он. – Я же просил тебя!

– Ее видела только я, – успокоила миссис Норидж. – Но именно тогда мне стало все окончательно ясно. Заботясь о своих деревьях, вы вели себя как хозяйка. Посторонняя женщина никогда не стала бы белить стволы. Увидев вас в саду, я окончательно поняла, что ваш побег подготовлен мужем, а все остальное лишь ловкая игра.

Нэнси вздохнула.

– Надеюсь, новый владелец позаботится о моих яблонях, – грустно сказала она. – Кто бы что ни говорил, я привыкла к этому городку и к нашему уютному домику.

Миссис Норидж строго взглянула на нее:

– Боюсь, в памяти жителей ваш дом навсегда останется как дом Нэнси-убийцы.

Ирландка вздрогнула и прижала руки к груди:

– Я пальцем не тронула ее! – горячо воскликнула она. – Клянусь вам! Я и близко не подходила к Молли!

– Конечно же нет, – согласилась миссис Норидж. – Драку разгоняли струей воды, так что во дворе было мокро. Молли поскользнулась на влажной брусчатке и упала, а при падении ударилась головой. Не ваш вид убийства, миссис Хэмиш.

– Что вы имеете в виду?

– Вы могли бы заколоть противника ножом, но не размозжить затылок беспомощному.

Миссис Норидж закончила стирать грим и убрала испачканный платок.

– Что ж, мне пора, и вам тоже.

– Подождите! – остановил ее Роб Хэмиш. – Простите меня за излишнее любопытство, но я не могу не спросить. Отчего вы помогли нам?

Гувернантка, не отвечая, направилась к открытой повозке. Супруги последовали за ней. Подойдя, миссис Норидж забралась внутрь и откинула край пледа, закрывавшего корзину.

Питер по-прежнему крепко спал, подложив руку под голову. Он спал бы даже в том случае, если бы повозка перевернулась.

Миссис Норидж долго смотрела на мальчика. В свете покачивающегося фонаря Робу Хэмишу вдруг показалось, что суровые черты гувернантки смягчились. На протяжении нескольких секунд он даже готов был поклясться, что видит нежность на ее лице.

Эта женщина второй раз ошеломила его. Первый – когда, выйдя из-за пригорка и встав перед лошадьми, сказала не терпящим возражений четким голосом: «За вами погоня, они уже близко. Слушайте меня, и останетесь живы. Нэнси, быстро дайте мне парик и вашу шляпу и прячьтесь за пологом. Мистер Хэмиш, у вас должны быть с собой помада и карандаш, чтобы навести брови. Давайте их сюда. Да не сидите же!»

И они подчинились. Когда Нэнси спряталась, а миссис Норидж забралась на козлы и уселась рядом, Роб взглянул на нее, не веря до конца в происходящее. Топот приближающихся коней убедил его, что все так, как она говорит.

«Поедем, мистер Хэмиш, – хладнокровно сказала миссис Норидж. А затем окинула его придирчивым взглядом и добавила: – И ради бога, не сутультесь так ужасно».

Вспомнив об этом, Роб Хэмиш недоверчиво тряхнул головой. Фонарь качнулся, лицо миссис Норидж скрыла тень.

– Так почему? – повторил он. – Почему вы нам помогли?

Свет лампы снова упал на ее лицо, и стало ясно, что нежность на нем только привиделась Хэмишу. Оно было замкнутым и непроницаемым, как захлопнувшаяся дверь.

– Благодаря вам у мальчика будет дом, – сдержанно сказала гувернантка. – Одним преступником на улицах города меньше.

– Но я трус, – негромко напомнил Роб Хэмиш. – Возможно, Питеру нужен другой пример для подражания.

Миссис Норидж спрыгнула с повозки, не опираясь на предложенную руку.

– Доброта важнее храбрости, мистер Хэмиш, – произнесла она. – Вы будете хорошим отцом этому ребенку. И потом, не говорите глупостей. Я знала, что вы не трус, как только мне рассказали историю вашего брака.

– Но люди… – начал Хэмиш.

– Люди охотно развешивают ярлыки, – перебила его миссис Норидж. – Вы удираете от каждого пса, боитесь шершней и никогда не полезете в драку, вот все и решили, что вы трус. Но вы женились на женщине ниже вас по положению, не убоявшись пересудов и осуждения, а в браке продолжали потакать ее буйному характеру, не обращая внимания на насмешки окружающих. Вы бросили фермерство и устроились на работу, которую все вокруг считали неподходящей для мужчины. Наконец, вы спасли свою жену от каторги. Для каждого из этих поступков требуется столько храбрости, сколько не наберется у половины жителей этого городка вместе взятых.

Нэнси с гордостью посмотрела на мужа и погладила его по руке.

– Есть еще кое-что, – добавила миссис Норидж, и голос ее смягчился. – За свою жизнь мне довелось видеть немало настоящих трусов, мистер Хэмиш. Я знаю, что оборотная сторона трусости – жестокость. Трус всегда безжалостен к другим, если это ничем не грозит ему. Но вы добры к детям. Я надеюсь, мистер Хэмиш, что ваша доброта спасет одного из них, как ваши ум и храбрость спасли вашу жену.

Когда она вернулась домой, Абигайль еще не спала.

– Миссис Норидж, вы слышали? – кинулась она к гувернантке. – Хэмиш все-таки сбежал! Бросил все и удрал со своей ужасной размалеванной женщиной. Все-таки он настоящий трус! – уверенно заключила она.

Но миссис Норидж покачала головой:

– Любящие никогда не бывают трусами. Запомните это, Абигайль.

Удивленный голос девушки догнал ее уже на пороге:

– Вы уверены, миссис Норидж?

– Так же твердо, как и в том, что из маленького Питера вырастет хороший человек, – ответила гувернантка.

Поднявшись к себе, она бросила короткий взгляд в зеркало и нахмурилась. На губах, как она их ни оттирала, осталась яркая краска.

– Хм… – недовольно пробормотала миссис Норидж. – В чем я абсолютно уверена, так это в том, что никогда ни одна приличная женщина не будет красить губы красной помадой.

– Фрэнк, будь любезен, передай соус.

– Пожалуйста, дорогая.

– Благодарю.

Пять минут тишины, прерываемой только позвякиванием ножей и вилок.

– Сюзанна, как твой французский?

– Миссис Норидж говорит, я делаю успехи.

– Это правда, миссис Норидж?

– Да, миссис Бенсон. Сюзанна очень старается.

– Рада это слышать.

Художник, решивший запечатлеть семейство Бенсонов за воскресным завтраком, несомненно, использовал бы для портрета нежнейшие тона, ибо Юджиния Бенсон была очаровательной женщиной со светлыми волосами и большими глазами эмалевой голубизны. Дочь походила на нее как две капли воды. Облик Фрэнка Бенсона пристрастный зритель мог бы назвать грубоватым, но художник слегка польстил бы заказчику, выписав шею мистера Бенсона чуть менее мясистой, лоб чуть менее низким, а глаза чуть более выразительными.

А сухопарую гувернантку в черном платье, сидящую чуть поодаль, художник не стал бы включать в свой портрет, чтобы она не портила цветовую палитру картины.

Вилки серебряно звенят, чашки легонько постукивают о тончайшие блюдца – чудесная мелодия летнего завтрака, дополняемая шелестом листьев, журчанием фонтана и стрекотом кузнечиков из приоткрытого окна.

Тем ужаснее был звук, нарушивший эту идиллию.

– А-а-а-а!

Громкий вопль ужаса донесся до них откуда-то сверху. Юджиния Бенсон выронила вилку и взглянула на мужа.

– Это еще что за… – начал Фрэнк, поднимаясь.

– Милдред кричала! – воскликнула Сюзанна. – Из комнаты старухи!

Супруги Бенсон уставились друг на друга.

– О! Но в таком случае, полагаю, причина очевидна… – медленно начала Юджиния.

Дверь распахнулась, и перепуганная служанка бросилась к ним:

– Миссис Бенсон! Леди Глория! Она… Она…

– Неужели скончалась? – с подчеркнутой скорбью в голосе спросила Юджиния.

– О, нет, мэм! Боюсь, она пропала!

Скорбь исчезла с лица Юджинии быстрее, чем облако меняет очертания под дуновением ветра.

– Что?! – визгливо крикнула она. – Пэгги, что ты мелешь? Как она могла пропасть из запертой комнаты?! Это невозможно!

Служанка попятилась.

– Мэм, я не знаю, мэм… Это все Милдред! Я только передаю то, что она сказала.