Кто убийца, миссис Норидж? - Михалкова Елена

– Признаться, пока нет…

– А если я скажу, что обе перчатки она приклеила к нижнему пруту решетки, слегка согнув набитые пальцы? Станет ли картина яснее?

Тимоти Кэдиш покачал головой.

– Боюсь, что я все равно не понимаю…

– Тогда представьте, что вы женщина средних лет, не слишком сообразительная и расторопная. Вы входите в комнату старой леди, не ожидая ничего плохого.

Тимоти Кэдиш взглянул на Милдред, слушавшую с открытым ртом, и кивнул.

– Как только вы вошли, непременно нужно запереть дверь на ключ. Это правило установлено именно для того, чтобы узница не сбежала, воспользовавшись замешательством своей тюремщицы. Но едва только вы входите в комнату, как в глаза бросается распахнутое окно, две перчатки, которые держатся за решетку, и между ними – верхушка шляпки с цветами. Какой будет ваша первая мысль, сэр?

– Боже милостивый! – воскликнул Тимоти Кэдиш, глядя перед собой. – Я подумаю, что за окном кто-то висит, вцепившись в решетку!

– Верно, сэр. Вы не подумаете о том, что пространство между прутьями слишком мало для того, чтобы между ними пролез человек. Милдред сделала то, что сделал бы почти любой в этой ситуации, – она бросилась к окну.

– Оставив незапертой дверь!

– Разумеется. За ней пряталась леди Кэдиш, которая бесшумно выскользнула и исчезла.

Наступившую тишину нарушил пронзительный вопль Юджинии:

– Милдред! Это правда?!

Служанка попятилась, отрицательно мотая головой.

– Конечно, правда, – пожала плечами миссис Норидж. – Увидев болтающиеся снаружи перчатки и шляпку, Милдред еще некоторое время стояла, не понимая, что ее провели. И только потом бросилась закрывать дверь. Если бы тогда подняли тревогу, то леди Кэдиш поймали бы. Но вы, Милдред, страшно перепугались и от испуга стали хуже соображать. Кроме того, для таких людей, как вы, важнее выглядеть безупречно, чем выполнить поручение. Поэтому вы поспешно оторвали от решетки перчатки и шляпку и бросили вниз, надеясь, что никто не догадается, какую роль они сыграли. И лишь тогда начали кричать и звать на помощь. Когда мы заметили на траве вещи и отправили вас за ними, вы по дороге вынули из перчаток тряпки и бросили на землю, чтобы никто не догадался, как вас провели.

Миссис Норидж помолчала и добавила:

– Не странно ли, что женщина, которую вы считали глупой и потерявшей рассудок, перехитрила вас с легкостью…

На поиски были брошены все слуги. Но и час спустя их усилия не принесли результатов. Глории Кэдиш не было ни в саду, ни возле старого дуба, ни у прудов, где когда-то маленький Тимоти ловил рыбу.

Мистер Кэдиш, который за этот час, казалось, состарился на десяток лет, приказал проверить дно обоих водоемов.

– Если с ней что-то случилось, Юджиния… – бесцветным голосом начал он.

Тимоти не закончил фразы.

– Мы найдем ее, – сдерживая дрожь, пообещала Юджиния. – Мы сделаем все, чтобы…

– Здесь что-то есть! – донесся крик с одной из лодок.

Сын Глории Кэдиш сделал несколько шагов и остановился. Миссис Норидж видела, какого усилия ему стоило держать себя в руках.

– Сэр, я уверена, что это не леди Кэдиш, – тихо сказала она, поравнявшись с ним.

– Господи, я никогда не прощу себе, если…

Он стиснул зубы.

– Мистер Кэдиш, у леди Глории был план, и она следовала ему. Надо лишь понять, чего она хотела.

Слуги подцепили баграми то, что было на дне, и подняли на поверхность.

– Надеюсь, вы правы, – сказал Тимоти, овладев собой.

Они ускорили шаг и через минуту оказались на берегу. Отсюда было видно, как двое мужчин втащили в лодку какой-то пестрый тюк, с которого текла вода.

Несколько секунд прошли в гнетущей тишине.

– Это старое тряпье! – крикнул наконец один из багорщиков.

Раздались облегченные восклицания.

Тимоти Кэдиш разжал кулаки и сказал лишь:

– Ищите дальше!

…Миссис Норидж поднялась в свою комнату и взяла со стола письмо, которое не успела отправить Тимоти Кэдишу. Она порвала его и задумчиво смотрела, как разлетаются мелкие белые обрывки.

Глория Кэдиш… Неужели бедная старая леди и впрямь покоится на дне пруда, уйдя в воду, как когда-то чуть не шагнула в облака?

Эмма не хотела в это верить.

К тому же было что-то в ее беседах с леди Глорией, что постоянно напоминало о себе, словно далекий звон колокольчика. Но тщетно миссис Норидж прислушивалась к нему – воспоминание не поднималось на поверхность из омута памяти.

Эмма села за стол. Она думала о маленьком Тимоти Кэдише, и пальцы сами выложили на столе из обрывков письма какую-то фигуру. Жираф или зебра, или, может быть, лошадь…

– Лошадь? – сказала миссис Норидж.

И вскочила. Она вспомнила, о чем говорила ей Глория Кэдиш.

Гувернантка смахнула обрывки на пол и выбежала из комнаты.

Тимоти Кэдиш издалека увидел высокую фигуру в черном, торопящуюся к нему, и сердце его забилось сильнее.

– Миссис Норидж! Что-то случилось?

– Лошади, мистер Кэдиш, лошади! – проговорила запыхавшаяся гувернантка.

– Что, простите?

– У вас в детстве были лошади?

– Конечно, – растерянно сказал Тимоти. – Конюшни и сейчас на месте. Я, правда, боялся лошадей. Как следует ездить я выучился только в юности.

Миссис Норидж покачала головой:

– Нет, это не то. Леди Глория утверждала, что вы любили кататься на пони. Не может быть, чтобы она ошибалась.

– Пони? Но у нас вовсе не было пони.

– Вспоминайте, мистер Кэдиш! – твердо сказала гувернантка. – У вас был пони. Если ваша мать помнила о нем, то и вы должны.

Тимоти хотел было возмутиться ее неподобающе резким тоном. И вдруг поменялся в лице:

– Пони! Бог мой, да!

– Что это? Игрушка?

– Нет-нет, это качели! Мать заказала мне их в подарок на день рождения. Спинка у них сделана в виде лошадиной морды. Когда мама раскачивала меня, мы называли это «скакать на пони».

– Где они? – быстро спросила миссис Норидж. – Где они сейчас?

Тимоти Кэдиш даже зажмурился от напряжения, пытаясь вспомнить.

– Их несколько раз переносили с места на место… Кажется, последний раз я видел их за конюшнями. Там небольшое поле люцерны, и…

Тимоти не успел договорить, а миссис Норидж уже быстро шла по направлению к дому.

Он догнал ее. Они молча прошли двор, миновали конюшни и, обогнув дальнюю постройку, внезапно оказались на поле, сплошь усыпанном мелкими желтыми цветами.

На самом краю поля стояли старые рассохшиеся качели. А на качелях сидела женщина со снежно-белыми волосами, маленькая, как воробушек.

Заметив их, она просияла и поднялась.

Тимоти Кэдиш ничего не сказал. Он лишь издал невнятный всхлип и пошел к ней по полю люцерны, сначала медленно, а потом быстрее и быстрее.

А вот миссис Кэдиш кое-что сказала. И после миссис Норидж думала, что удивительным образом слова старой леди оказались чистой правдой.

– Тимоти, мальчик мой! – с тихой улыбкой сказала она, протягивая к нему руки. – Я всегда знала, что встречу тебя здесь.

По галерее, освещенной мертвенным лунным светом, бежала женщина. Подол ночной рубашки путался у нее в ногах, босые ступни были сбиты в кровь. Через каждые несколько шагов она затравленно озиралась.

Ее настигала тьма.

Ветер пригнал рваные облака. Словно развевающиеся космы злой колдуньи, они все больше закрывали луну, и галерея неумолимо погружалась в темноту.

Из этой тьмы женщина отчетливо слышала шорох шагов.

Ужас гнал ее все дальше – до тех пор, пока она не свернула вправо. И сразу поняла, что сделала ошибку. Правый коридор заканчивался тупиком.

Вернуться, вернуться скорее! Другой путь выведет ее из этого страшного дома.

Она бросилась назад, но вскрикнула и отступила.

Темнота застыла в узком горлышке коридора, словно забивший бутылку комок водорослей. Женщина попятилась, не сводя с него глаз. Там, в переплетении черных щупалец, шевелилось и всхлипывало то, чему она не могла дать названия.

Воздух вокруг стал плотным, густым и липким. Он обволакивал, как сироп увязшую в нем муху.

– Нет! Нет!..

Из груди женщины вырвалось отчаянное рыдание. Собрав последние силы, она дернулась, вырываясь из невидимой паутины, отступила и замерла, прижимаясь спиной к стене. Дальше бежать было некуда.

На несколько секунд все стихло. У женщины мелькнула крошечная надежда, что на этот раз все обойдется.

А затем темнота подалась к неподвижной фигуре и поглотила ее.

И тогда безумный дикий хохот сотряс древние стены поместья Эштонвилл.

«…Моя дорогая Эмма! Я никогда не обращалась к тебе с просьбами, но, боюсь, сейчас вынуждена это сделать.

Последний год до моего отъезда я работала в семье Эштонов. Моей подопечной была семилетняя Лилиан. Не стану скрывать, что я очень привязалась к этой девочке. Она умна и добра, а склад характера имеет более созерцательный, чем подвижный. Обычно я легко нахожу общий язык с такими детьми, и Лилиан не стала исключением.