Госпожа президент - Хольт Анне

Ах, вот он. Наконец-то. Под пиццей запрятался. Он убавил громкость и снова плюхнулся на диван.

— Бог ты мой, — растерянно пробормотал он.

На экране показывали одежду. Синие брюки. Ярко-красный жакет. Туфли, самые обыкновенные с виду.

На часах тогда было десять минут пятого.

Он аккурат посмотрел на башенные часы возле старой Восточной дороги и тут заметил ее. Ее и двух мужиков. Она была в красном жакете, но для выпускницы старовата.

Ох, блин, как же болит в паху!

Кто-то пропал?

Ночка выдалась хоть куда. Он, конечно, крепко поддал, но был вполне в своем виде, раз сумел через весь город добраться до дома, и наелся досыта, и чувствовал себя хорошо. Улицы разукрашены цветными гирляндами, чистота кругом, это он тоже заметил.

Вонища от блевотины — сущий кошмар. Надо что-то делать. Прибрать маленько. Отмыть, чтоб на улицу не вышвырнули.

Он закрыл глаза.

Треклятый рак. Впрочем, все равно помирать, не от одного, так от другого, думал он. Ничего не попишешь. Ему всего шестьдесят один, но, если вдуматься, в общем-то достаточно.

Он медленно завалился на бок и крепко уснул, снова угодив ухом в блевотину.

7

— …таковы обстоятельства.

Премьер-министр откинулся на спинку кресла. В просторном кабинете воцарилась тишина. Едва уловимая влажная дымка висела в воздухе. Не мешало бы проветрить. Петер Салхус сплел ладони на затылке, обвел взглядом помещение. По одной стене тянулся длиннущий шкаф. Но главное место здесь занимал массивный стол с четырнадцатью креслами вокруг него. На другой стене — плазменный экран. Динамики стояли на стеклянных полках, укрепленных невысоко над полом. На стене напротив — пожелтевшая карта мира.

— Стало быть, эти… — Начальник ословской полиции Терье Бастесен, похоже, хотел сказать хамы, но сдержался: —…агенты будут постоянно пялиться нам через плечо. Вникать во все, что мы найдем и предпримем, что думаем и планируем. Н-да.

Премьер-министр отозваться не успел; Петер Салхус глубоко вздохнул, положил руки на стол, быстро наклонился вперед и тихо проговорил:

— Полагаю, нам прежде всего нужно четко уяснить себе одну вещь. А именно: американцы ни в коем случае не позволят своему президенту раствориться в воздухе, они в лепешку расшибутся, чтобы, во-первых… — он поднял вверх палец, — найти ее. Во-вторых… — еще один палец поднялся вверх, — поймать того или тех, кто ее похитил. А в-третьих… — Салхус усмехнулся, — небо и землю перевернут, да и ад тоже, если надо, но покарают виновных. И произойдет это не здесь, чтоб вы знали. В смысле, наказание.

Министр юстиции сухо кашлянул. Все воззрились на него. За все время совещания он впервые открыл рот:

— Американцы — наши друзья и добрые союзники. — В голосе его сквозила какая-то паническая торжественность, и Петер Салхус зажмурился, чтобы не перебить. — И мы, безусловно, окажем им всяческое содействие. Однако все должны четко понимать, — тут министр несколько резковато хватил кулаком по столу, — что находимся мы в Норвегии. Под норвежской юрисдикцией. И вести расследование будет норвежская полиция. Это необходимо разъяснить изначально. А когда преступник будет схвачен, именно норвежский суд… — Голос сорвался, и он сам это услышал. Замолчал. Откашлялся и хотел было продолжить.

— При всем уважении… — По контрасту голос Петера Салхуса прозвучал металлически грубо. Он встал. Министр юстиции так и сидел с открытым ртом, а Салхус продолжал, даже не взглянув на главного политического руководителя всей национальной полиции: — Господин премьер-министр, мне кажется, пора обсудить практические моменты.

Министр внутренних дел, худая женщина в парадном мундире, которая на протяжении всего совещания не произнесла ни слова, откинулась на спинку кресла, скрестила руки на груди. Большей частью она сидела с отсутствующим видом и дважды выходила, чтобы ответить на звонки по мобильному. Сейчас она устремила взгляд на начальника Службы безопасности и как будто бы заинтересовалась.

— Считаю необходимым, — сердито начал министр юстиции, — обратить ваше внимание на…

— Думаю, к этому мы вернемся чуть позже, — вмешался премьер-министр, сделав жест, который, видимо, был задуман как успокаивающий, но походил скорее на одергивание непослушного ребенка. — Продолжай, Салхус. О каких практических моментах ты толкуешь? Что именно ты заметил, а все мы чуть ли не упустили?