Когда людоед очнется - Сильвен Доминик

— Я понимала с пятого на десятое. Какой-то чудной французский.

— Французский века Просвещения, любезная моя Ингрид. По моему разумению, в твоей далекой Луизиане еще сохранились те, кто выражается подобным образом.

— Я, во всяком случае, таких не встречала. And now, let's get the fuck out of here!^[14] — воскликнула американка, заводя машину.

*

Ингрид нашла место для парковки на улице Манен, откуда подруги направились к улице Кавендиш. Она вдохнула воздух, полный весенних ароматов. Лола успокоилась: горе, подтачивающее силы американки, пока не убило в ней вкуса к жизни. Чтобы остановить Ингрид, Лола схватила ее за руку. Она указала на дверь гаража с криво прибитой табличкой «Типография Ноде».

— Говорить буду я, — прошептала Лола.

— С моим акцентом вышло бы менее формально.

— Ну-ну, брось. Я всегда питала слабость к облавам. Это напоминает мне о моих похождениях с Бартельми.

Ингрид возвела очи к небу, пока приободрившаяся Лола колотила по облупленной двери.

— Кто там?

— Месье Ноде? Я от одного из ваших лучших клиентов, — отвечала Лола, подражая интонациям Марлен Дитрих.

Из открывшейся двери пахнуло сложным запахом химикатов. Коротышка поставил ногу на тротуар, потом электрическим фонариком посветил экс-комиссару в лицо.

— Сюрприз! — воскликнула она радостно.

Коротышка выругался. Лола ринулась в дверь. Карлик дал стрекача. Ингрид вовремя его перехватила. В добрый час, подумала Лола, рассматривая его лицо. Теперь она его узнала. Его не всегда звали Ноде. В прошлой жизни он откликался на ласковое имя Петр Умелые Руки. Он прошел обучение у покойного Рири Леду, художника в своем роде, способного сделать вам документы лучше настоящих. По словам Освальдо, Петр Умелые Руки был одним из самых талантливых его преемников.

— Я узнала тебя и твои руки, Петр. Полагаю, ты тоже меня припоминаешь.

— А я-то думал, вы в приюте для престарелых, комиссар.

— По роже захотел? Может, я и престарелая, но пока еще не в приюте. Будь паинькой, и все обойдется. Я здесь не затем, чтобы отправить тебя за решетку.

— Все так говорят.

— Я всего лишь хочу, чтобы ты рассказал мне об одном своем клиенте.

— Пусть сперва ваша валькирия отпустит мой воротник!

Ингрид выпустила его и оправила воротник. Бросив на нее змеиный взгляд, он рухнул в подвернувшееся кресло и принялся растирать себе шейные позвонки.

— Как его звать?

— Брэд Арсено. А теперь, с твоей помощью, он Бернар Морен.

— Что-то запамятовал.

Ингрид пустилась в описания.

— А, мастодонт.

— Вот и славно.

— Ему нужен был французский паспорт, да поскорее. С ним вышла одна загвоздка.

— Подробнее, старина Петр.

— Обычно я сам выбираю им новые кликухи. А этот хотел зваться Мореном, и никак иначе.

— Вот так новость. Он сказал почему?

— Нет. Я попробовал его отговорить, не люблю, когда клиенты достают меня своими капризами. Но он ничего не хотел знать. Вот подстава.

— Почему подстава?

— Вы ведь мне не поверите и не отвяжетесь до утра.

— Ошибаешься. Твое присутствие даже второе дыхание перебивает.

И Лола вышла не обернувшись.

— Не понял! — возмутился мошенник. — Какое еще второе дыхание?

— Это уже старая песня, — откликнулась Ингрид с порога.

18

Ингрид догнала Лолу на перекрестке улиц Манен и Кавендиш. Экс-комиссар размышляла, присев на антипарковочную тумбу.

— Он хотел зваться Мореном. Настаивал на этом.

— Yes. А тогда в саду Ромен говорил нам, что ему нужны были магнолии для матери, которая живет где-то неподалеку. Причем мать у него — француженка.

— Ну наконец-то, Ингрид, ты стала прежней. Признаться, твои приступы апатии меня напугали. Знаешь, что я собираюсь сделать?

— Позвонить в телефонную справочную.

— В точку.

— И если у них ничего нет, ты позвонишь своему бывшему помощнику, чтобы он отыскал нам госпожу Морен, проживающую в интересующем нас квартале.