Когда людоед очнется - Сильвен Доминик

Мак спрятал револьвер в бар и пошел открывать. Вернулся он, пятясь и подняв руки. Сержант Джексон вновь извлекла свой «смит-вессон» и направила его прямо в грудь латиносу. Но ему, похоже, было не привыкать. Джексон приказала Кудряшке выйти из кухни и, несмотря на ее нежный возраст, обыскала с ног до головы, как и всех присутствующих. Ингрид подбородком указала ей на бар. Джексон нашла револьвер Мака и спросила у Эвы Мендес, с чего та вздумала взять своих гостий на мушку.

— Я оплакиваю сына, а эти бабы заявились сюда доставать меня, — ответила она с привычной вкрадчивостью.

— Вранье, — сказала Ингрид. — Мы вели себя вежливо.

Джексон достала рацию и с безнадежным видом второй раз за день вызвала подкрепление.

— Я только и хотела, чтобы она помогла мне найти Шарлиз.

— Дура ты набитая, я много лет не видела Шарлиз, — процедила Мендес.

— ЭТО ИЗ-ЗА ШАРЛИЗ УМЕР ДЖИММИ! — выкрикнула Кудряшка.

Губы у нее дрожали. Все обернулись к ней, пока Джад не встал и не отвесил ей две звонкие оплеухи. Девчушка разрыдалась.

— Не трогай сестру, скотина, — прошипела его мать.

Джексон приказала всем заткнуться. До прибытия полицейских воцарилось молчание. Ингрид, Лола, Эва Мендес и ее выводок были доставлены в комиссариат. Джексон водворила их в разные камеры. Ту, куда попали Ингрид и Лола, уже занимали какие-то сонные девицы, свернувшиеся на нарах. Некоторые, поглядев на новеньких, с ворчанием снова закрыли глаза. По сравнению с семейством Мендес Лоле они показались довольно дружелюбными. Она попыталась договориться с Джексон, но сержант пожелала им доброй ночи.

— Мы здесь не останемся! — закричала Ингрид. — Что вы намерены делать?

— Лечь спать.

Джексон подписала бумагу, протянутую ей крепкой девицей в форме, и удалилась.

— Подумать только, а ведь я уже мысленно любовалась звездами и дышала лаврами в цвету со своего балкона в «Шерами-Мэнор».

— Захлопни пасть, старая корова! — рявкнула одна из девиц. — Мы тут пытаемся уснуть в этой вонючей тюряге.

— О поэзия великого Юга, перенеси меня на ложе из лилий, — прошептала Лола.

— Это твое? — спросила Ингрид тоже шепотом.

37

Лола открыла сперва один глаз, затем другой и вспомнила, что провела ночь в комиссариате на Авокадо-стрит. Она попыталась сесть и обнаружила, что все тело ломит, словно по нему прошлась Эва Мендес, ведя за собой духовой оркестр Марди-Гра в полном составе, и что Ингрид уже проснулась. Она сидела с отсутствующим видом, одновременно выражавшим тревогу и восхищение. Лоле не пришлось гадать, о чем она мечтает.

— Мы в этом городе всего четыре дня, а кажется, что прошла целая вечность, — сказала Лола.

— Когда эта старая кошелка наконец заткнется и перестанет молоть свою тарабарщину! — возмутилась вчерашняя девица.

Лола пожала плечами и решила терпеливо дожидаться возвращения Камерон Джексон.

Но сержант и не думала торопиться. Она явилась посвежевшая, в джинсах и блузке цвета морской волны, с большой порцией кофе в пластиковом стаканчике. У Лолы потекли слюнки.

— На выход, — скомандовала Джексон.

Массивная охранница отперла дверь, Лола услышала, как одна из девушек пробормотала «скатертью дорога», и вышла следом за Ингрид. Она ждала, что их отведут в кабинет и устроят очную ставку с Мендес. Но Джексон предложила им сесть в углу пустого коридора.

— А где же Эва с ее прелестными отпрысками? — поинтересовалась Лола.

— Отбыли. Ночью приезжал их семейный адвокат и внес залог. Вы возвращаетесь в Париж?

— Нет, — отвечала Ингрид.

— И где же вы сегодня намерены искать приключений?

— Пока не решили.

— Я с вами.

— Только не это.

— Все равно я буду за вами следить. Так уж лучше ехать в одной машине, — возразила Джексон тоном, не допускающим возражений.

Выйдя из комиссариата, Лола ощутила ту же удушливую жару, что и накануне. Небо было цвета плохо вычищенной свинцовой кастрюли.

— Ну? Какую новую жертву вы намерены осчастливить теперь? — поинтересовалась Джексон.

— Селесту Гулд, медсестру, которая ухаживала за Джеймсом Арсено.

— Слышала о такой. От нее вы ничего нового не узнаете.

— «Именно то, что, как нам кажется, мы уже знаем, часто мешает нам узнавать новое», — провозгласила Лола по-французски. — Это слова не мои, а Клода Бернара.