Кукловод - Троицкий Андрей

Каширин присвистнул от неожиданности.

– Мы что тут боевые действия начинаем?

Акимов спрыгнул вниз, закрыл борт, поправил брезент.

– Автоматы для самообороны. Ну, на всякий случай. Кстати, ты можешь не беспокоиться. Ты останешься здесь, будешь присматривать за грузовиками. Здесь тебе ничего не угрожает.

– Нет, я пойду с вами, – твердо ответил Каширин.

В его памяти были свежи все детали ночной встречи со стаей степных волков, страх еще не отпустил душу. Перспектива еще одной одинокой ночевки в степи пугала до темноты в глазах.

– Как хочешь. Тогда Величко останется с машинами.

– Я? – удивился Величко. – Я для тебя самый нужный человек.

– Нужно, чтобы груз остался целым. Тебе оставим автомат и патроны.

Нагрузив на спины рюкзаки, повесив автоматы на плечи, путники поднялись на склон. Если смотреть сверху, машины, покрытые брезентом и припорошенные снегом, становились почти не видны. Величко достал из кабины спальный мешок, кинул его в кузов. Он хотел выспаться на месяц вперед.

Через час с небольшим дошагали до деревни. Посовещавшись, решили, что Акимов с Галимом остановятся в доме рядом с правлением. Там живет одинокая бабка с внуком инвалидом. Рогожкин с Кашириным займут позицию на противоположном конце улицы, втором с краю доме. Там проживает русский дед Степан Матвеевич, бывший колхозный агроном. За пару банок тушенки он пустит к себе на ночлег хоть черта лысого, хоть дьявола с копытами.

– Ничего не предпринимайте, – сказал напоследок Акимов. – Сидите тихо, на улицу только по нужде. Применять оружие в двух случаях. Если на вас нападут. Или если увидите в небе зеленую ракету. Мой сигнал. Тогда мочите все, что движется.

Сказав последние слова, Акимов с сомнением взглянул на Каширина и добавил.

– Впрочем, к вам это не относится. Вы просто сидите тихо.

* * *

Бывший агроном, а ныне просто дед Степан, не ждал от жизни и от людей ничего хорошего. У старика не было ни детей, ни внуков. Стало быть, и уезжать из степи было некуда. Он, надеясь только на свои не богатырские силы, тихо доживал век в опустевшей деревне.

Когда на пороге появился Рогожкин, дед Степан замахал руками.

– Иди отсюда, – заорал старик на Рогожкина. – Я нищим не подаю. Спасу от вас, чертей, нет. Мы сами тут с голоду пухнем.

Агроном показал пальцем на серую кошку, неподвижно лежавшую на топчане. Старик, видимо, пух с голоду в компании этой самой кошки.

– Я не нищий, – сказал Рогожкин.

Старик повысил голос до высокого крика:

– Тогда кто же ты? Кто?

Вместо ответа Рогожкин сбросил с плеч рюкзак, выставил на стол бутылку водки, четыре банки тушенки, положил завернутую в газету краюху хлеба. Старик не обратил никакого внимания на автоматы, которые гости поставили в угол комнаты. Зато хорошо разглядел угощение, руками ощупав каждую банку. Он потеребил жидкую козлиную бороденку и быстро сменил гнев на милость. Добавил от себя плошку с солеными огурцами и несколько вареных картофелин.

– Ждете кого? – спросил дед.

– Ждем, – сказал Каширин. – Может, день-другой у вас поживем. Не возражаете?

– Живите. Вон матрас в углу.

Втроем сели к столу, перекусили. Старик не забыл о кошке, накрошил хлеба и плеснул воды в пустую консервную банку. Захмелевший после двух рюмок, он повалился на самодельный топчан, укрылся шубой из протертой до дыр мерлушки и мерно захрапел.

Рогожкину с Кашириным не осталось других развлечений, как разглядывать из окна белую от снега землю, повалившийся на бок забор и дом через улицу, пустой, не жилой. Каширин отказался допивать водку, и Рогожкин прикончил последнюю рюмку в одиночестве.

– Скоро здесь начнется такое, что станет жарко, – сказал и многозначительно икнул. – Мочиловка будет еще та. Вам когда-нибудь доводилось убивать людей?

– Нет, – покачал головой Каширин. – А тебе?

– Доводилось. Как-то я замочил одного придурка и сжег его в печи для мусора. Другого чувака еще живым закопал в могилу. У него были два пулевых ранения, а он все не подыхал. А у меня не было пули. А лопатой добить, рука бы не поднялась. Пришлось чувака… Того. Да.

– Чего, того?

– Говорю же, пришлось его живым хоронить. Когда я уходил из леса, земля на могиле еще шевелилась. Я стою и не знаю, что же делать. Мне казалось, он может выбраться оттуда, из-под земли. А вдруг? Могилка-то так себе, мелковатая. Ладно, хватит говорить всякие гадости.

Каширин надолго замолчал, переваривая услышанное. Он тяжело опустил голову и долго хмурился. Наконец, созрел вопрос: