Кукловод - Троицкий Андрей

– До сих пор питается человечиной? – спросил Акимов.

– Говорят, теперь он поставил крест на прошлой жизни. Так говорят люди. Джабилов большой авторитет. Образованный человек. Имеет высшее образование, едва кандидатскую не защитил. Помешали… Если кто и знает, где Назаров, так это он. Все угонщики скота платят Джабилову дань, нечто вроде оброка. Он живет в Курыке. Такой поселок, нечто среднее между российским селом и казахским аулом. Там у Джабилова юрта, дом, лошади, жены.

– Это далеко?

– По нашим меркам совсем рядом. Километров семьдесят отсюда. Или сто. Если вам страшно, можно не ездить.

Голос Акимова, не умевшего врать, прозвучал как-то робко, неуверенно.

– Нет, не страшно. Совсем не страшно. Просто как-то непривычно с такими людьми разговаривать. Все-таки людоед…

– Я же говорю, он образованный интеллигентный человек, – возразил Галим.

– А мне интересно на него посмотреть, – встрял Рогожкин.

– Интересно, – передразнил Акимов, – он тобой на завтрак закусит, не подавится. Почему этот интеллигент должен быть с ними откровенен?

– Нужно его заинтересовать. Подарить нечто такое, от чего он не сможет отказаться.

– Деньги?

– Деньги дарить не принято. Нужен хороший подарок. Тут надо подумать. Но не деньги.

– Может, освежеванного Рогожкина ему подарим? – засмеялся Акимов.

Каширин снова ощутил холод страха. Он лежал на спине и слушал чужой разговор. Господи, какой беспросветный мрак, какой ужас впереди. Людоед… Возможно, этот людоед ко всем своим прелестям еще и коммунист. Человек, зараженный идеей всеобщего равенства и братства. Платит взносы, ходит на собрание первичной ячейки. И там, на собраниях, выбирает будущих жертв. Наверное, он хороший коммунист.

Вдруг захотелось уткнуться лицом в ладони и заплакать. Но на смену эмоциональному всплеску быстро пришло равнодушие к окружающему муру и собственной судьбе.

Каширин перевернулся на бок, уставился в темную даль. «Мне-то чего волноваться? – думал он. Ну, коммунист… Ну, людоед… Ну, подумаешь, людоед… На меня он не позарится. О мое старое мясо все зубы сотрешь».

Глава семнадцатая

Из-за волнений последних дней Гецман потерял сон. Но утром после бессонной ночи, как всегда, был деловит и собран. Ровно в девять он начал просматривать свежие газеты. В девять тридцать пять вызвал в кабинет секретаршу Машу и отдал короткое распоряжение.

– Давай сразу к делу.

Через десять минут секретарша вытерла губы платочком и ушла. Гецман проводил Машу печальным взглядом и застегнул ширинку.

Как секретарша Маша – полный ноль, даже величина с минусом. Зато молодая, свеженькая, симпатичная, с красивой улыбкой, фигуристая. И муж у нее хороший парень, чистенький такой, наглаженный, институт заканчивает.

Гецман увел эту девчонку у одного известного певца. Маша не то, чтобы выступала на эстраде, скорее дурью маялась. В песне про скорый поезд она подпевала «ту-ту-ту-ту». Вот и весь вокал, ни одного человеческого слова.

Во время исполнения лирической песни про осень она выходила на сцену в купальнике бикини и крутила задницей перед публикой. Машкин округлый зад всем нравился. Он должен был вызывать у людей грусть по ушедшему лету. Люди хлопали не певцу, а этому симпатичному заду. Окружение эстрадного артиста еще то, сволочь на сволочи. Короче, Гецман вытащил Машу из грязной помойки. А на помойках, как известно, растут одни сорняки. Рано или поздно Машку посадили бы на иглу и пустили по рукам. Девчонка должна помнить об этом, быть благодарной Гецману.

Теперь у Маши хорошая работа, перспективы. У нее все впереди. Когда-нибудь она повзрослеет и поймет, что на жизнь можно зарабатывать не только минетами. Можно научиться и другому ремеслу. Скажем, на той же пишущей машинке печатать без ошибок. Впрочем, все навыки когда-нибудь непременно пригодятся.

…Оральный секс немного расслабил Гецмана, снял напряжение.

Он положил перед собой чистый лист бумаги, стал размышлять. Итак, добрые надежды похоронило время. О грузовиках по-прежнему ни слуху, ни духу. Если оставить все как есть, не поднять задницу, не попытаться найти машины, можно очутиться в дерьме по самые уши. Утонуть в нем, захлебнуться.

Накануне к Гецману явился некий Рахмон Ашуров, таджик, который держал связь с получателями груза. В кабинете Гецман, боявшийся прослушки, не мог позволить себе откровенный деловой разговор. Он оставил мобильный телефон на рабочем столе, велел водителю подать машину к подъезду. Этого Ашурова пришлось отвести в ресторан «Оливия», где хозяин свой человек, отвечающий за безопасность гостей.