Тайник - Джордж Элизабет

И она стала ждать продолжения. Она верила, что оно обязательно последует, стоит лишь проявить немного терпения: парня буквально разъедало что-то изнутри. Чтобы помочь ему разговориться, она добавила:

— Да, кстати, меня зовут Дебора Сент-Джеймс. Я приехала из Лондона.

— На похороны?

— Да. Я и правда говорила, что не люблю похорон. Ну а кто их любит?

Он фыркнул.

— Моя мать. Она там как рыба в воде. Опыт большой.

Деборе хватило ума промолчать. Она ждала, когда мальчик сам пояснит свои слова, что он и сделал, хотя и косвенным образом.

Он сказал ей, что его зовут Стивен Эббот, и добавил:

— Мне тоже было семь. Он заблудился в белизне. Знаете, что это?

Дебора покачала головой.

— Это когда опускается облако. Или поднимается туман. Или еще что-нибудь. И так и так плохо. Потому что не видно ни склона, ни лыжни, ничего, и не знаешь, как выбраться. Кругом одна белизна: белое небо и белый снег. Так можно заблудиться. А иногда… — Тут он отвернул от нее лицо. — Иногда и умереть.

— Твой отец? — сказала она. — Мне очень жаль, Стивен. Как ужасно вот так потерять того, кого любишь.

— Она сказала, что он найдет дорогу вниз. Говорила, он же эксперт. Он знает, что надо делать. Лыжники-эксперты всегда находят дорогу. Но время шло, началась метель, настоящая вьюга, а он был слишком далеко от того места, где ему полагалось быть. Его нашли только через два дня: он сломал ногу, когда пытался выйти пешком. Спасатели сказали… спасатели сказали, что, доберись они до него на шесть часов раньше… — Он ударил кулаком прямо в остатки корма. Мелкие комочки так и брызнули из контейнера на камень. — Он мог бы жить. Но она этого не хотела.

— Почему?

— Потому что тогда она не смогла бы путаться со своими Дружками.

— А-а.

Дебора сразу поняла связь. Ребенок теряет любимого отца, а потом видит, как мать начинает метаться от мужчины к мужчине, отчаянно пытаясь то ли забыть, то ли возместить невосполнимую потерю. Но Дебора понимала, что с его точки зрения это могло значить лишь одно: мать никогда не любила отца.

Она сказала:

— А мистер Бруар тоже был ее другом? Поэтому твоя мама была сегодня утром с его родными? Это ведь была твоя мама? Та женщина, которая хотела, чтобы ты взял лопату?

— Да, — ответил он. — Кто же еще.

Стивен стал смахивать рассыпанные кусочки корма в пруд. Один за другим они скрывались в воде, словно иллюзии разочарованного ребенка.

— Глупая корова, — бормотал он. — Глупая старая корова.

— Хотеть, чтобы ты принял участие в…

— Она считает себя такой умной, — перебил он. — Думает, что она неотразимая любовница… Стоит ей только приподнять юбку, и все мужчины у ее ног. До сих пор такого, правда, не случалось, но если долго пытаться, то в один прекрасный день, может, и получится.

Схватив контейнер, Стивен вскочил на ноги. Зашагал обратно к чайному домику и скрылся внутри. Дебора пошла за ним.

Стоя на пороге, она сказала:

— Иногда, когда женщина сильно по кому-то скучает, она так себя ведет. Со стороны она может показаться неумной. Даже бесчувственной. Или коварной. Но если заглянуть глубже и попытаться понять причину…

— Она начала сразу после его смерти, понятно?

Стивен засунул мешок с рыбьим кормом обратно в шкаф. И захлопнул дверцу.

— Первым был лыжный инструктор, но тогда я еще не понимал, что происходит. Я только потом разобрался, когда мы оказались в Палм-Бич, а до этого мы уже пожили в Милане и Париже, и с нами всегда был какой-нибудь мужчина, понимаете, всегда. Вот поэтому мы здесь, понятно? Потому что последнего, который был в Лондоне, она так и не окрутила, а ей пора. Кончатся деньги, что она тогда будет делать?

Тут бедняга заплакал, унизительные всхлипы рвались из его груди, сотрясая все тело. Сердце Деборы преисполнилось сочувствием, она вошла в домик и подошла к мальчику.

— Сядь, Стивен. Пожалуйста, сядь.

Он ответил:

— Я ее ненавижу, ненавижу. Сука вонючая. Она так глупа, что даже не понимает… — Слезы не дали ему продолжить.

Дебора заставила его опуститься на одну из подушек. Упав на колени, он склонил голову, всем телом содрогаясь от рыданий.

Дебора не трогала его, хотя ей очень хотелось. Семнадцать лет, крайняя степень отчаяния. Она знала, что это такое: солнце потухло, ночи не будет конца, безнадежность окутала, как саван.

— Ты думаешь, что ненавидишь ее, потому что твое чувство очень сильно, — сказала она. — Но это не ненависть. Это что-то совсем другое. Изнанка любви, наверное. Ненависть уничтожает. Но то… то, что ты сейчас чувствуешь… Оно никому не причинит вреда. Значит, это не ненависть. Правда.