Глоток перед битвой - Лихэйн Деннис

— Так, значит, ты считаешь, что все, что я делаю, идет вразрез с интересами наших клиентов?

— Наконец-то до тебя дошло. Конечно же, так и считаю. А что, если в этих «документах» окажется компромат на Полсона или Малкерна, на что намекала Дженна? Что ты тогда будешь делать? А?

— Там видно будет.

— Ни хрена там не будет видно. Станем мы смотреть, как же. Мы нашли Дженну в Уикхэме. После этого потребовалось не более получаса, чтобы завершить нашу работу. Так нет же, ты возомнил себя социальным работником. Но ведь мы с тобой частные детективы. Что, забыл? А не моралисты. Нас наняли, чтобы мы искали то, что нужно людям, которые нас наняли, и наша задача — найти то, что надо найти. И если они хотят прикрыть дело, спрятать концы, подкупить полицию — прекрасно. Потому что это нас не касается. Мы делаем свое дело, и нам за это платят. И если…

— Да подожди ты!

— …ты будешь вести себя по-иному, если вместо того, чтобы заниматься частным сыском, ты объявишь нечто вроде личного крестового похода, чтобы, разделавшись с Малкерном, отомстить своему отцу, можешь послать прощальный поцелуй и нашему бизнесу, и мне.

Я придвинулся поближе; мое лицо оказалось в полуметре от ее лица.

— Моему отцу? А он-то здесь при чем?

— При том. Он — это Малкерн, он — это Полсон, он — любой политик, который одной рукой похлопывает тебя по плечу, а другой — всаживает тебе нож в спину. Он…

— Не надо о моем отце, Энджи. Он умер.

— Да, умер! — закричала она. — Умер. И мне очень не хочется тебе это говорить, но рак легких покончил с ним раньше, чем такая возможность представилась тебе.

Я перегнулся через стол и стал еще ближе к Энджи.

— Да ты никак психоаналитик, Энджи?

Лицо горело, пульс бился как бешеный, кончики пальцев щипало.

— Нет. Никакой я не психоаналитик, Патрик. А почему ты не уходишь из сыска?

Я сидел совершенно неподвижно. Я немного поостыл и пристально посмотрел ей в глаза — они и вправду метали молнии.

— Нет, Энджи, — сказал я. — Это ты уйдешь из сыска вместе со своим дипломом психолога. Жалей моего отца где-нибудь еще. А я не стану анализировать твои отношения с «мужем года», который так славно с тобой обращается.

Зазвонил телефон.

Никто из нас даже не шелохнулся. Никто даже не взглянул на него. Никто не сменил гнев на милость, никто не собирался отступать от своего.

Еще два звонка.

— Патрик.

— Что? — процедил я сквозь зубы.

Еще один звонок.

— Это, должно быть, Джордж.

Я немного отошел, — по крайней мере, челюсти уже не сводило. Я повернулся и взял трубку:

— Патрик Кензи слушает.

— Привет, Патрик. Это Джордж.

— Джорджи! — воскликнул я, заставив свои голосовые связки изобразить восторг.

— У тебя есть ручка?

— А ты видал когда-нибудь детектива без ручки?

— Ха-ха! Тогда записывай: Дженна Анджелайн. Автомобиль «Шевроле-Малибу», голубого цвета. Модель семьдесят девятого года. Номер водительских прав — DRW четыре — семьдесят девять. Согласно постановлению от третьего июня на машине установлен блокиратор.

Где-то внизу живота зрело радостное чувство, по жилочкам забегала кровь, и сердце весело забилось.

— Так, говоришь, блокиратор ей поставили?

— Да, — ответил Джордж. — Блокиратор Денвера. Похоже, мадам не очень любила платить штрафы за парковку в неположенном месте.

Блокиратор Денвера. Этакий желтый башмак, намертво схватывающий колесо. Голубой «Малибу». Припаркован у дома Дженны. Когда я нагрянул туда, на капоте автомобиля сидели Джером и его друзья. В ближайшее время он никуда больше не поедет.

— Джордж, ты гений. Век за тебя буду молиться.

— Что, действительно чем-то помог?

— Помог… Не то слово.

— Послушай, как насчет того, чтобы как-нибудь посидеть вместе и выпить пивка?

Я взглянул на Энджи. Она сидела, нагнувшись, словно рассматривая что-то у себя на коленях. Волосы скрывали лицо, и глаз не было видно, но чувствовалось, что она не успокоилась, и это ощущалось физически — исходящий от нее гнев висел в комнате, точно густое облако отработанных выхлопных газов.

— С удовольствием, Джордж. Позвони мне на той неделе, ладно? Есть тут у меня дельце, но за недельку, думаю, управлюсь. — Управлюсь, если меня не убьют.

— Значит, договорились, — сказал Джордж. — Смотри не забудь.

— Всего хорошего, Джордж.

Я повесил трубку и посмотрел на коллегу. Она грызла ручку, и глаза уже не метали молнии. Она заговорила, и голос ее звучал ровно, как и всегда:

— Я была не права.

— А может, и права. Может, я просто еще не созрел до того, чтобы проникнуть в этот уголок подсознания.

— Скорее всего, никогда и не созреешь.

— Не исключено, — согласился я. — А как насчет тебя?

— И человека, которого ты со свойственной тебе учтивостью величаешь «Фил-дерьмо»?

— Ну да.

— Там видно будет, — ответила она. — Там будет видно.

— А как насчет этого дела? Что ты намерена предпринять?

Она пожала плечами:

— Сам знаешь что, нечего и спрашивать. Мне ведь, однако, не пришлось видеть, как умирает Дженна. В общем, действуй как знаешь. Только помни, за тобой должок.

Я кивнул и протянул ей руку:

— Ну, что, мир?

Она скорчила рожу, перегнулась через стол и шлепнула меня по ладони:

— Неужели мы когда-нибудь ссорились?

— Минут пять назад, — рассмеялся я.

— И в самом деле.

Мы поставили машину на вершине холма и стали наблюдать за трехэтажным домом Дженны и за припаркованным рядом голубым «Малибу». Даже в сумерках можно было разглядеть желтый блокиратор. Количество штрафных квитанций и повесток в суд за парковку в неположенном месте, получаемых бостонцами, не снилось любой футбольной команде. К тому же есть у моих сограждан склонность копить эти квитанции и оплачивать их лишь тогда, когда наступает время перерегистрации прав. В конце концов городские власти раскусили хитроумных бостонцев и, проведя ревизии пустой казны, стали гадать, откуда можно было бы взять денег для обучения своих лоботрясов и на приобретение новых штанов взамен протертых на заседаниях муниципалитета. Ничего умнее блокиратора Денвера они не придумали. Гениальный изобретатель этот Денвер — блокиратор намертво схватывает колесо, и машина не сдвинется с места, пока ты не оплатишь все квитанции за неправильную парковку. Попытаться снять его — серьезное преступление, караемое крупным штрафом и/или тюремным заключением. Все это не возымело бы действия, но дело в том, что снять блокиратор почти так же трудно, как средневековый пояс целомудрия. Успеха добился лишь один мой приятель. Взяв зубило и кувалду, он ударил в нужном месте, и башмак слетел. Но этот блокиратор, по всей видимости, просто оказался бракованным — повторить подвиг моему приятелю не удалось больше ни разу. Неудача подавила в нем адское искушение заняться сбиванием башмаков на коммерческой основе. А ведь мог бы заколачивать деньги, какие и Майклу Джексону не снились.

Дженна была вполне здравомыслящей женщиной и не стала бы прятать что-либо в машине. Дело в том, что в Бостоне хозяин, оставивший свой автомобиль без присмотра на четыре-пять минут, как правило, лишается стереомагнитолы вместе с колонками, а равным образом и всего того, что поддается отвинчиванию. Впрочем, детали от пятнадцатилетней «Шеви» на черном рынке особым спросом не пользуются, и ни один уважающий себя автомобильный вор не станет тратить свое драгоценное время и корячиться, пытаясь вскрыть машину. Из чего вытекает, что если Дженна устроила тайник не в магнитоле, то у нас есть шансы этот тайник обнаружить. Если, конечно, она вообще устроила тайник. А это еще большой вопрос.

Мы сидели в машине и дожидались наступления темноты. Солнце уже село, но небо — дымчато-коричневое, пронизанное оранжевыми лучами — все еще дышало его теплом. Где-то позади или впереди нас — на дереве, на крыше, в кустах, органично вписавшись в городской пейзаж, — сидел в засаде Бубба, не спуская с нас глаз. И взгляд его был спокоен и невыразителен, как у Т. Дж. Эклбурга.

Музыку мы не слушали — «Вобист» не оборудован приемником, и это меня страшно раздражало. Одному богу известно, как люди сохраняли душевное здоровье, когда не было рок-н-ролла. Я размышлял над словами Энджи. Что это она плела о мотивах, которые движут мною, о моем отце, Малкерне и его друзьях, на которых я вымещаю свой гнев, гнев на мир, который свел в могилу моего отца прежде, чем мне представилась возможность сделать это самому? Если она заблуждается, то мы найдем искомое и компромат, оказавшись у нас в руках, превратится в еще один подписанный чек плюс премиальные. Если же она права, то это все равно скоро выяснится. Как бы то ни было, лучше об этом не думать.

Однако если вникнуть во все это, то в последнее время со мной действительно творится что-то неладное, и стоит призадуматься, попытаться обратить свой взгляд внутрь себя. Терпеть не могу рефлексии; я люблю докапываться до сути вещей, расследовать обстоятельства, мотивы и поступки людей — лишь бы дело не касалось меня лично. Но вдруг начались столкновения с теми, кто встречался мне на жизненном пути, — с Ричи, Малкерном, Энджи. Внезапно от меня потребовалась переоценка ценностей — потребовалось совсем по-иному взглянуть на проблемы расизма, политики, Героя. То есть заставили думать о том, о чем я люблю думать меньше всего. Занятная штука — самоанализ. Еще немного, и я отращу седую бородищу, стану расхаживать в белом хитоне, читая «Критона», а в конце концов возьму да и запью его цикутой. А то возьму и поеду в Тибет и стану там жить на горных вершинах вместе с далай-ламой. Или двину в Париж, напялю на себя черный свитер, отпущу бородку и, кроме как о джазе, ни о чем рассуждать не буду.