Кроваво-красная текила - Риордан Рик

Майя Ли одарила меня ослепительной улыбкой.

— А я уж подумала, что ты сумеешь целую неделю обходиться без меня, техасец.

Майя, естественно, выглядела великолепно. Она была в белом шелке — приталенный пиджак, блузка, брюки — и ее кожа сияла, точно горячая карамель; волосы собраны в толстый каштановый хвост. Как всегда, Майя не пользовалась косметикой и не носила украшений, но стоило ей улыбнуться, как становилось ясно, что ей они ни к чему.

Я открыл рот, собираясь что-то сказать, но получилось лишь невнятное бормотание. Впрочем, даже если бы у меня не были разбиты губы, все равно вышло бы ничуть не лучше.

— Молчи, Джексон, — приказала мне мать.

Глаза Майи сияли. Она легко коснулась моей челюсти кончиками пальцев, и я вздрогнул, хотя не почувствовал боли. Улыбка Майи медленно погасла, и она убрала руку.

Я не привык к тому, чтобы кто-то радовался, увидев меня. Наверное, выражение моего лица было слишком суровым. У меня все болело, я едва сдерживал гнев и презирал себя за те чувства, которые испытал, когда увидел Майю. Кроме того, мне совсем не нравилось, что я то и дело поглядываю на вырез ее блузки в районе ключицы.

На лице Майи появилось жесткое выражение.

— После нашего разговора я начала беспокоиться, — сказала она. — А тут как раз подошло время моего отпуска. Так что у меня не возникло никаких проблем. Когда я не смогла найти тебя дома… — Она кивком показала на мою мать.

Я посмотрел на маму, которая сложила свой гватемальский плащ и вздохнула.

— Трес, я только хотела… — Она не договорила, как будто я и сам все понимал. — Ты, конечно, помнишь сержанта Эндрюса.

Я кивнул, хотя на самом деле не понял, какого из бывших любовников она имеет в виду. Может быть, Эндрюс встречался с моей матерью пару месяцев после ее развода, до того, как она полностью отдалась богемному образу жизни. Насколько я помню, однажды вечером он заявился с розами и парой бифштексов, а моя мать как раз в это время жгла пачули, изучая карты таро. После этого я его больше не видел.

— Сержант Эндрюс оказался настолько любезен, что позвонил мне. — Мама ясно давала понять, что далеко не все проявили бы столь неслыханное благородство. — Госпожа Ли настояла на своем участии в твоей судьбе и предложила пригласить мистера Эша.

Я видел, что мама очень недовольна. Майя лишила ее изумительной возможности спасти меня, и теперь всячески давала это понять, не глядя в ее сторону. На лице у нее застыло выражение глубокой обиды, она скрестила руки на груди, крепко прижимая к себе гватемальский плащ.

Если Майя что-то и заметила, то виду не подала. Она снова заглянула мне в глаза и попыталась говорить небрежно.

— Вот так я оказалась здесь.

Мы все чувствовали себя превосходно, пока ехали на север по Макалистер к кабинету дантиста моей матери. Начался ливень. Через десять минут моя мать, никогда не умевшая долго молчать, решила разбить лед и поставила кассету с буддистскими гимнами.

— Китайский мистицизм меня завораживает, — сказала она Майе. — Я изучаю его уже много лет, бросаю и снова возвращаюсь.

Майя рассматривала дубовый лес, растущий вдоль автострады. Она оторвала от него глаза и рассеянно улыбнулась.

— Я должна поверить вам на слово, — сказала она. — Здесь есть приличное место, где можно получить традиционный мексиканский завтрак, госпожа Маккиннис? Боюсь, я проголодалась.

Я представил, как мама прижимается к стеклу со стороны водителя. До конца поездки мы слушали только шелест «дворников» по стеклу.

Мне бы следовало настоять, чтобы мама немедленно отвезла меня домой, но я устал, и мне вдруг стало хорошо лежать на заднем сиденье материнской машины — впервые за последние двадцать лет. Поэтому я позволил ей отвезти себя прямо в кабинет доктора Лонга. Я ходил к нему с начальной школы, теперь доктор стал старше и заметно поседел, но его руки остались такими же большими и неуклюжими, когда он залезал ко мне в рот.

— Все, что угодно для друзей, — сказал он.

Моя мать улыбнулась ему своей самой теплой улыбкой, доктор Лонг улыбнулся в ответ и тут же отменил всех утренних пациентов. Сквозь туман анестезии мы провели чудесную одностороннюю дискуссию о преимуществах керамических имплантатов. Когда в пять часов дня доктор Лонг вывел меня в приемную, он почему-то не предложил мне леденец на палочке.

— Вандивер. — Таким было первое слово, которое я произнес.

Мама ужасно обрадовалась. Во всяком случае, до тех пор, пока я не вошел в ее дом и не начал рыться среди безделушек в поисках мексиканской статуэтки, которую подарила мне Лилиан в галерее. Наконец, мне удалось обнаружить ее на пианино — парочка влюбленных скелетов в чудовищно рыжем автомобиле, уютно припаркованном возле книги поэзии дзэн и лошадиной подковой. Я забрал статуэтку и направился к материнскому «Вольво».

— Дом, — сказал я.

Только через пять минут мать поняла, что я имею в виду улицу Куин-Энн, и с обиженным видом попросила Джесса Мейкара встретить нас там, когда он вызволит мой конфискованный «ФВ». Через пятнадцать минут мама высадили нас с Майей у дома номер девяносто и почти не сомневалась, что может оставить нас вдвоем, когда туда подъехал Джесс. Дырки в крыше от пуль 45-го калибра сразу привлекали ее внимание.

— Трес… — сказала она и начала вылезать из машины в третий раз.

Я лишь покачал головой и поцеловал ее в щеку. Джесс кивнул мне, бросил на Майю пристальный оценивающий взгляд и пересел в «Вольво» на место пассажира.

— Трес… — снова начала мама.

— Мама, — пробормотал я. — Спасибо тебе и возвращайся домой. Все будет в порядке.

— А Лилиан?

Я не мог посмотреть ей в глаза. Как не мог посмотреть в глаза Майи, когда мы поднимались по ступенькам в мою квартиру.

После того как я убедился, что в мое отсутствие у меня никто не побывал, я улегся на футон и стал смотреть на сырое пятно на потолке, имеющее форму Австралии. Майя стояла надо мной, обхватив себя руками.

— Байрон Эш? — спросил я.

Майя едва заметно пожала плечами.

— Он был мне должен. Мы с его сыном вместе учились в Беркли.

— Я не припоминаю его имени в твоем списке людей, к которым я могу обратиться за помощью.

Майя сумела улыбнуться, усаживаясь рядом со мной на футон.

— Он был мне не так сильно должен, техасец. Прошло некоторое время, и я заснул, мы с моим лишенным глаз шофером ехали на «Тандерберде» по мутному пространству снов, где то и дело возникали маленькие серебряные пистолеты, бокалы «Песенки с приветом», полные бурбона, и фотографии с настоящими ковбоями. Я не уверен, но мне показалось, что Майя просидела возле меня всю ночь. И один раз легко поцеловала в висок. Или это мне тоже приснилось. Тогда я и сам не знал, какая мысль встревожила меня сильнее.

Когда на следующее утро я проснулся, все полицейские отчеты и газетные вырезки лежали аккуратными стопками у босых ног Майи. Она переоделась в летний бежевый сарафан, распущенные волосы окутывали плечи. Роберт Джонсон сидел у нее на коленях и показывал мне язык.

— Так который из них Холкомб? — спросила Майя.

Она подняла голову и улыбнулась, а я попытался сфокусировать взгляд на совмещенных фотографиях в фас и профиль из полицейских досье.

— Холкомб? — повторил я.

Я попытался поднять голову и сразу почувствовал, как участился пульс, но опухоль на челюсти заметно спала и стала не больше мексиканского лайма. Мой новый зуб казался гладким, точно стенка бассейна. Я заглянул в лицо Майи, которая, судя по всему, совершенно проснулась.

— Дерьмо, — пробормотал я. — Не могу поверить, что ты здесь.

Мне даже понравилось для разнообразия возмущаться по поводу чего-то знакомого. Я успел забыть, как она будила меня, задавая неожиданные вопросы. Майя всегда оказывалась рядом с постелью, неизменно полностью одетая, как бы рано я ни пытался встать, готовая забросать меня вопросами о делах, над которыми я работал, мировой политике и чеках ТГЭК.[86] Я угрюмо посмотрел на чашку кофе у нее в руках.

— Подожди минутку, — сказал я, уловив аромат. — Ты привезла «Питс»?[87]

Майя приподняла брови.

— Ты ничего не получишь, пока не поговоришь со мной.

— Это бесчеловечно.

— Я слушаю, — заявила она.

Я пробормотал несколько ее любимых китайских проклятий, сел и поправил футболку.

— Ладно. Вот Рэндалл Холкомб.

Я показал на фотографию неряшливого мужчины — светлые волосы до плеч, темная борода, узкое лицо, нос, сломанный, по меньшей мере, однажды. А еще тяжелые веки и слегка приподнятые уголки рта, словно он от души накурился перед тем, как его арестовали. Холкомб выглядел слишком довольным жизнью, чтобы украсть «Понтиак» и проехать на нем мимо дома шерифа с намерением его застрелить.