Кроваво-красная текила - Риордан Рик

Аудитория в студии взревела, поздравляя победителя «Риска».[145]

— Ничто не затрагивало твоего отца по-настоящему после смерти Эллен, — сказал Карл.

Я пожалел, что он больше не говорит о болезни Альцгеймера или раке простаты. Все, что угодно, только не любовные похождения отца.

— Как раз перед тем, как его застрелили, ему показалось, что у него что-то налаживается, ну, ты понимаешь. Конечно, он всякий раз так думал, когда начинал встречаться с очередной дамочкой, — продолжал Карл.

Я вежливо кивнул и вдруг сообразил, о чем он говорит.

— Я ничего такого не помню.

Карл посмотрел на меня и тяжело вздохнул. Я понял его намек.

— Она была замужем.

— Да, обычно так всегда бывает.

С минуты его глаза блуждали где-то далеко, словно он забыл, о чем мы говорили.

— Твой папа был упрямым и жестоким сукиным сыном, — продолжал Карл. — Но, клянусь богом, он умел быть нежным с женщинами. Ты бы видел, какие розы он однажды принес шлюхе из Ларедо…

— Карл, — сказал я.

Он замолчал. Наверное, сумел разглядеть выражение моего лица в голубом свете телевизора.

— Да, ты прав, сынок. И без того сказано достаточно.

Я немного с ним посидел, мы вместе посмотрели викторину, потом медсестра принесла яблочное пюре, и я помог накормить Карла с ложечки, как маленького ребенка.

— Наверное, тебе пора идти, — сказал он через час.

— Я постараюсь зайти к тебе завтра.

— В этом нет необходимости, — ответил он, но не выпустил мою руку. Карл с минуту смотрел на меня и вдруг сказал: — Ты очень похож на свою маму. Ты совсем как Эллен.

Я не стал говорить Карлу, что он ошибся — просто кивнул и с трудом сглотнул.

— Найди свою девушку, — сказал Карл, продолжая сжимать мою руку, — и не расставайся с ней, Джексон.

Может быть, он говорил со мной, а может, с моим отцом. Когда я уходил, он все еще вспоминал прежние дни и рассказывал Ванне Уайт,[146] каким сукиным сыном был мой отец.

— Розы для шлюхи из Ларедо, — сказал он ей. — Вот какие у него были корни.

Карл Келли держался за кислородные шланги, словно лишь они помогали ему оставаться здесь, на земле.

Майя на короткое время признала, что я существую, и бросила мне блокнот. Потом вновь сделала вид, что читает газету.

— Он позвонил около часа назад, сразу после детектива Шеффера.

Я прочитал: «Карлон — пять часов, отсчет пошел. Поговори со мной».

Я оторвал листок с запиской и бросил в мусорное ведро. Не попал.

— Шеффер хочет поговорить про Терри Гарзу, — добавила Майя. — Я морочила ему голову, как могла.

— Еще хорошие новости есть?

Майя опустила газету, и я заметил, что у нее красные глаза. Она сидела на диване, подобрав под себя ноги, на ней был черный костюм с блестками, и она по-новому завязала волосы красными и синими ленточками. Где-то я их уже видел, но только не у Майи. Я нахмурился.

— Что еще случилось? — спросил я. — Ты куда-нибудь ходила?

Она попыталась выглядеть обиженной, но не выдержала и улыбнулась.

— Заезжала твоя мать, — призналась она.

Должно быть, на лице у меня появилось соответствующее выражение, потому что Майя рассмеялась.

— Ты настоящая задница, и я все еще на тебя обижена.

Однако ее глаза говорили совсем другое.

— Она тоже на тебя сердится, — добавила Майя, и ее улыбка стала злой. — Мы принесли друг другу соболезнования и поговорили.

Все еще хмурясь, я сел рядом с ней на футон и попытался сделать свой взгляд угрожающим.

— Поговорили?

Майя попробовала спрятать улыбку, но у нее не получилось.

— Мы похоронили топор войны — почти. В качестве жеста доброй воли твоя мать пригласила меня погулять. Она появилась сразу после того, как ты ушел.

Я посмотрел на костюм Майи и ленточки в волосах.

— Нет…

Она энергично закивала.

— Мы прошлись по магазинам в «Соло Серв».[147]

— Все кончено, — сказал я. — Сначала убийства, потом исчезновение Лилиан, а теперь еще ты пошла в «Соло Серв» с моей матерью.

Майя пожала плечами и поцеловала меня в щеку.

— Я собиралась тебе сказать, что завтра уезжаю, — призналась она. — Даже билеты заказала, но, когда я увидела, какие здесь распродажи, решила остаться в Сан-Антонио навсегда.

Мне ужасно хотелось пива. Естественно, моя мать и Майя выпили все запасы.

— А я думал, ты плакала, — крикнул я в холодильник. — Оказывается, твои глаза покраснели от изучения табличек с ценами.

— Так тебе и надо, — заявила Майя. — А это я купила тебе.

Она достала из-под дивана желтый пластиковый пакет «Соло Серв» и вытащила футболку моего размера с надписью «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В САН-АНТОНИО». На фоне неоновых огней было запечатлено одно из знаковых событий в истории тяжелого металла: Оззи Осборн мочился на кенотаф[148] у Аламо.

— Эта футболка заговорила с нами, она просто вопила: «Трес!» — сказала Майя.

— Чудесная вещь. Как сказать «дьяволица» на китайском?

Наверное, вид у меня был достаточно разозленный. Майя подошла ко мне, прижалась и поцеловала.

— Ладно, теперь ты окончательно прощен.

— Это я прощен?

Она улыбнулась.

— Покажи мне набережную, техасец.

Ни Карлон Макэффри, ни детектив Шеффер не выказали особой радости, когда я им позвонил, в особенности когда почти на все их вопросы отвечал «не знаю», или обещал связаться с ними утром. Когда я повесил трубку, мое правое ухо разболелось от оскорблений, которые мне пришлось выслушать, но в остальном я не пострадал.

После того как я провел здесь неделю, найти в моем шкафу что-нибудь без следов крови или мексиканской еды почти не представлялось возможным, но на прогулку по набережной я все равно отказался надеть новую футболку. Майя продолжала улыбаться, наслаждаясь своей местью, пока я пытался отыскать хоть что-нибудь. Роберт Джонсон исполнял роль камикадзе, атакуя все, что я складывал на кухонную стойку. В остальном пользы от него было не больше, чем от консультанта в магазине модной одежды.

Близился закат, мы ехали на юг по Бродвею, в сторону центра, Майя выглядела на несколько тысяч долларов, я — на сдачу с десятки. Начали зажигаться уличные фонари, и небо окрасилось в оранжевый цвет лонгхорнов,[149] когда мы спускались по ступенькам моста Коммерс-авеню в толпу на набережной.

Если забыть о блеске и долларах туристов, то Пасео-дель-Рио — это обычный овраг, который создали ветра в центре Сан-Антонио. К югу от Ист-Хьюстон река меняла русло, образуя огромную строчную «в», уходила на восток к Конференц-центру и возвращалась обратно мимо Ла Виллита к Мейн, где петля замыкалась.

Но если вернуть блеск и доллары туристов, то даже местные жители признавали, что набережная производит впечатление. Сегодня воздух был теплым, и со всех сторон доносилась музыка мариачи. Разноцветные огни отражались в темно-зеленой воде, придавая реке праздничный вид. Огромные толпы людей прогуливались по выложенным плитняком берегам мимо фонтанов, каменных мостов и дорогих новых ресторанов. Дым десяти или пятнадцати кухонь разных стран дрейфовал над желтыми и зелеными зонтиками в их двориках. Туристы с камерами и в сувенирных сомбреро, обычные отпускники и богачи с дорогими девушками по вызову с радостным видом наступали друг другу на ноги и обливали выпивкой. Вот что в Сан-Антонио подразумевают, когда говорят «река».

Помню, какие трудности возникли у меня в детстве, когда я читал «Гекльберри Финна», пытаясь представить, как плот мог проплыть мимо ресторанов и толп по воде глубиной всего три фута и тридцать футов в ширину — и никто не заметил беглого раба. Возможно, именно по этой причине я стал изучать английский язык — от полного непонимания.

Майя держала меня за руку, поэтому мы не потеряли друг друга в толпе. В один из редких моментов, когда у нас появилась возможность идти рядом, она указала в сторону реки.

— Я хочу поесть в одном из тех заведений.

Мимо проплывала баржа-ресторан — огромная красная крышка от коробки из-под обуви с подвесным мотором. Пятьдесят туристов сидели за столами, накрытыми белыми льняными скатертями, улыбались и поднимали бокалы с «Маргаритой». Официанты со скучающим видом торчали неподалеку.

— Нет, ты не хочешь, — ответил я.

Стоявший на корме рулевой лишь в последний момент сумел изменить курс, чтобы разойтись с баржей конкурентов — их разделило всего несколько дюймов.

— А они когда-нибудь сталкиваются? — прокричала Майя, чтобы перекрыть шум толпы.

— Только в тех случаях, когда рулевым становится скучно, то есть почти постоянно.

Иногда пассажиры падали за борт, и мой отец вел счет — скольких пьяных туристов ему удалось вытащить из воды за дежурство во время Фиесты. Мне кажется, он остановился на двадцати трех.

Меня удивило количество закрывшихся старых ресторанов. Однако зонтики «Юнион Джек»,[150] принадлежавшие «Кенгуру Корт», все еще стояли на своем месте. «Хэппи джаз-банд» Джима Каллума[151] продолжал наяривать в «Лэндинге», словно двадцатые годы так и не закончились. Зато почти все остальное изменилось. Мы выбрали столик поблизости от реки и заказали среднюю тарелку начо[152] в ресторанчике с простым именем «Басня». Мне следовало сообразить, что у нас проблемы, как только я увидел название. Я убедился в этом окончательно, когда попросил официанта принести нам «Эррадуру Аньехо», и он сообщил мне, что у них нет такого сорта пива. К счастью, наблюдать за людьми было настолько интересно, что еда особого значения не имела.