Поцелуй дочери канонира - Ренделл Рут

В очереди перед ним было четверо. Инспектор представил себе Дэйна Бишопа — слабого и напуганного, вероятно, уже не вполне в здравом уме. Приблизительно с того места, где стоит Вексфорд, Бишоп выстрелил в Мартина. Выстрелил и выскочил вон, бросив свой револьвер. Общий испуг, крики. Несколько человек потихоньку ускользают за дверь. У одного — может, он стоял на этом самом месте — Шэрон Фрэзер видела в руке пачку зеленых банкнот. Вексфорд оглянулся посмотреть, много ли народу сзади, и увидел Джейсона Себрайта. Тот пытался, стоя в очереди, выписать чек — почему-то он не пожелал воспользоваться столом с привязанной ручкой. Стоявшая впереди Себрайта дама обернулась, и Вексфорд услышал его голос:

— Мадам, не позволите ли мне пристроиться у вас на спине?

В ответ прозвучал натянутый смешок.

В окошке Шэрон Фрэзер вспыхнул свет, и Вексфорд шагнул к ней, протягивая свою карточку. Во взгляде девушки инспектор прочел хорошо знакомую гамму эмоций. Опасливый, неприязненный взгляд, который говорит: «Кто угодно, только не ты! Твоя профессия и твои расспросы вторгаются в мое личное пространство, лишают меня покоя и, может, как знать, ставят под угрозу мою жизнь».

После гибели детектива Мартина неизвестные люди приходили в банк и оставляли цветы на том месте, где упал сержант. Они делали это анонимно, как и тот, кто приносил цветы к воротам Танкред-Хауса. Последний букет у ворот завял, почернел от ночных холодов и превратился в какое-то подобие неопрятного и заброшенного птичьего гнезда. Вексфорд попросил Пембертона снять его и выбросить на компостную кучу. Инспектор не сомневался, что в скором времени на воротах появится новый букет. Может, оттого, что его ум чрезмерно занимали мысли о любви и страдании, о бедах, что несет с собой любовь, инспектор стал гадать, кто же был дарителем этих букетов. Читатель? Скромный, но богатый поклонник? Или кто-то более близкий? Сердце из увядших розовых бутонов напомнило Вексфорду те ранние письма Давины о безрадостной жизни, которой она жила, пока Десмонд не ушел на войну.

Подъехав к дому, инспектор увидел у торца западного крыла рабочего, заменявшего разбитое стекло. День был пасмурный и тихий — такую погоду синоптики называют безветренной. Дали окутывались легкой дымкой, размывшей голубую полоску леса на горизонте. Вексфорд заглянул в окно столовой и увидел, что дверь в холл распахнута — печати сломали, комнату открыли. Ковер убрали, но на стенах и потолке оставались засохшие кровавые брызги.

— Завтра, командир, — сказал рабочий Вексфсорду. — Завтра мы начнем наводить там порядок.

Что ж, Дейзи сжилась со своей утратой и преодолела ужас страшной комнаты. Дом возвращается к жизни. Направляясь к конюшне, Вексфорд пересек двор с запада на восток. Проходя мимо главного входа, он заметил кое-что новое — прислоненный к стене велосипед Танни Хогарта.

«Быстрый парень», — подумал Вексфорд. Увиденное порадовало его, ему стало легче. Он даже пустился фантазировать, что будет, когда явится Николас Вирсон, и хватит ли у Дейзи опыта в подобных делах, чтобы не допустить встречи этих двоих.

— Я думаю, Энди Гриффин двое суток перед смертью провел здесь, — сказал Берден, встретивший Вексфорда в конюшне.

— Что?

— В одном из строений на территории. Мы все их обыскали сразу после убийства, когда все здесь осматривали, но с тех пор ни разу туда не заглядывали.

— О каких строениях ты говоришь, Майк? Берден повел его по тропке сквозь стену деревьев.

По ту сторону посадки шла песчаная дорожка, а за ней тянулся ряд домиков — не заброшенных, но и не ухоженных. Можно было провести в поместье месяц, как провели они, и даже не подозревать о существовании этих домов.

— Карен вчера вечером обходила территорию и нашла… — сказал Берден. — Дейзи послышались какие-то звуки. В общем, никого там не оказалось, но Карен дошла досюда и заглянула в это окно.

— Посветила фонарем, что ли?

— Наверное. В этих домиках нет электричества. И водопровода. Вообще никаких удобств. Бренда Харрисон говорит, что здесь никто не живет уже лет пятьдесят — где-то с начала войны. Карен заметила внутри что-то и вернулась сюда утром.

— Что значит «что-то», Майк? Ты не в суде выступаешь. Валяй, говори!

Берден сделал нетерпеливый жест.

— Да я и рассказываю: тряпки, одеяло, остатки еды. Сам увидишь. Это все здесь.

Дверь открылась, и в нос ударила смесь самых разных запахов, но сильнее всех была аммиачная вонь застарелой мочи. На сложенной из кирпичей лежанке была устроена постель: несколько засаленных диванных подушек, два старых пальто, еще какое-то тряпье и довольно чистое добротное одеяло. На полу у камина стояли две пустые банки из-под кока-колы. В жаровне на груде золы, брошенная туда, очевидно, после того, как угли остыли, лежала скомканная жирная бумага — обертка от рыбы, вонявшая едва ли не хуже засохшей мочи.