Немой свидетель - Шефер Карло

— Я бросила.

— Однако ведь навыки у тебя сохранились.

— Так это все-таки была обезьяна? Или нацист? В газете что-то писали.

— Обезьяна тут ни при чем, и нацист тоже. Мы перепроверили обе версии. Первая опирается только на запись Анатолия, а она сделана тобой. Теперь я это знаю. Но одна бы ты все это не провернула. Я в это не верю, как не верю и в то, что тебе помогал кто-то из твоих одноклассников.

Тойер встряхнул головой: ему показалось, что он очутился в Гейдельберге, в зоопарке. Нужно сосредоточиться: я на севере, на берегу моря.

— С дождем вам повезло — и тебе и Фредерсену, — тихо сказал он. — И еще повезло с тем, что вас было так много, целый класс. — Девочка стояла рядом с ним и смотрела на море. Она не вздрогнула, не произнесла ни слова. — Вы были в панике. Ведь мы, возможно, могли обнаружить ваши следы.

— Здесь часто идет дождь, — безразлично произнесла Корнелия.

Они замолчали.

— Все позади, — сказала она. — Теперь вы не найдете никаких следов. А запись Анатолия я подделала просто так, чтобы обратить на себя внимание. Переходный возраст, что тут поделаешь!

Тойер нахмурился, взглянул на ее сапоги:

— Да, нам надо было повнимательнее обыскать каждый сантиметр.

Казалось, она немедленно все поняла, но все-таки уточнила:

— Зачем?

— Чтобы найти следы твоих квадратных сапожищ, — последовал злобный ответ.

Тойер увернулся от удара, но кулак все же задел его по касательной, и ему понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя.

Корнелия побежала по берегу, получив преимущество во времени.

Тойер попытался ее догнать, но не смог: поскальзывался на камнях, увязал в песке, спотыкался, чуть не падал. Он бежал, задыхаясь, представляя, что его, среди бела дня преследующего несовершеннолетнюю девочку, утопят в море гневные рыбаки, забьют насмерть крутые северные пенсионеры или застрелят лихие вояки с военно-морской базы. Но он все бежал за постепенно удалявшейся девчонкой. Он отчетливо видел ее красный анорак, старый и рваный, и не замечал кровь, которая струйкой текла ему за воротник из носа и верхней губы.

Корнелия упала, он скорее угадал это, чем увидел: капли пота жгли ему глаза. По-видимому, она ушиблась или вывихнула ногу, так как не смогла подняться, попыталась еще раз, теперь получилось, между тем он был уже в пяти-шести метрах. Да, она хромает, у нее что-то с ногой, теперь он поравнялся с ней. Что дальше?

— Ты арестована! — с ходу солгал он, с трудом переводя дух. — В четырнадцать лет ты уже подсудна, вот так! — И тут старший гаупткомиссар споткнулся о тот же камень, который помог ему настичь школьницу.

Они сидели рядом на песке, тяжело дыша; она запыхалась не меньше, чем он.

— Не желаешь говорить? — спросил Тойер. — Нет, не желаешь. А у меня много вопросов к тебе. — Он и сам не знал, что говорит и что скажет через минуту, просто жонглировал фразами, всплывавшими в его усталом мозгу.

— Вы ошибаетесь: мне не четырнадцать, а шестнадцать. Я два раза оставалась на второй год.

— Ты хорошо учишься, я видел твои тетради.

— Так это вы залезли в школу! Как можно? Тойер предпочел не отвечать, вместо этого спросил:

— Когда ты сидела по два года?

— В первый раз в восемь лет, еще в начальной школе, в тот год, когда моя мама умерла от рака. Во второй раз в пятом классе.

— Почему? Она молчала.

— Дай я подумаю. — Тойер стал играть обломком раковины и тут же порезался. — Тебе было двенадцать. Ты стала замечать вещи, которые не бросаются в глаза маленькому ребенку: отец все время пьет пиво, он неудачник — обидно. Но все это, вероятно, не относится к твоему отцу, да и не остаются школьники из-за таких вещей на второй год.

Пауза. Внезапное желание войти в серую ледяную воду, превратиться в сивуча, огромного тюленя, довольного, нагуливающего жир. Сквозь тучи прорвалось солнце, оно не грело, а осветило все ядовитым светом — и прервало паузу.

Тойер невольно рассмеялся, все было так нелепо и очевидно.

— Ты заметила, что ты слишком крупная, ноги слишком большие, все не так. И нет рядом мамы, которая сказала бы, что это ерунда и с тобой все в порядке. Мне понятно это отчаяние, когда не с кем поделиться и все приходится носить в себе, — объяснял он то ли ей, то ли себе. — А твой отец этого не понимал и не понимает, верно? Говорил тебе, вероятно, что дело не во внешности. Конечно, дело во внешности. Ведь тебе хочется нравиться людям, особенно мальчикам. Да и Анатолий был убит, потому что он чем-то тебе не понравился. Ты любила его?