Трое - Фоллетт Кен

Она лежала так долгое время, ожидая, когда же Нат Дикштейн придет к своей Эйле. Вечер перешел в ночь. За окном шелестели речные струи. Дверь открылась. В ногах кровати стоял мужчина, стягивая с себя одежду. Он склонился над ней, и паника сразу же заполыхала бурным пожаром, когда она увидела, что это не Дикштейн, а ее отец, и что она сама, конечно же, давно мертва – и вот ее ночная рубаха расползлась прахом, волосы спали, плоть пошла складками, кожа на лице высохла и обтянулась, обнажая зубы и обрисовывая швы на черепе, а она превратилась в скелет, и она кричала, кричала, кричала и, наконец, проснулась в ужасе, обливаясь потом и дрожа, удивляясь, почему никто не примчался к ней в комнату спросить, что случилось, пока она с облегчением не осознала, что крики ей тоже приснились; она успокоилась и опять, отходя ко сну, пыталась понять, что же за сон ей приснился и что он означает.

Утром к ней вернулось обычное веселое настроение, если не считать какого-то смутного непонятного беспокойства, словно легкого облачка на небе ее безмятежности: сон совершенно изгладился у нее из памяти, оставив о себе лишь странное воспоминание как о чем-то неприятном, хотя беспокоиться было совершенно не о чем, ибо, как известно, кошмары заменяют подлинные тревоги дня.

– Нат Дикштейн собирается украсть уран, – объявил Ясиф Хассан.

Давид Ростов кивнул в знак согласия. Он напряженно размышлял, прикидывая, как избавиться от Ясифа Хассана.

Они прохаживались по аллее у подножья высокого утеса, который служил основанием старой части города. Хассан продолжил:

– Они поставили ядерный реактор в Димоне в пустыне Негев. Французы помогали им строить его и, скорее всего, снабжали ядерным топливом. После Шестидневной войны де Голль прекратил поставки оружия и, наверно, урана.

Это-то ясно, думал Ростов, так что лучше всего подогреть предположения Хассана полным согласием с ним.

– Совершенно типичный для Моссада образ действий, просто взять и украсть тот уран, который им нужен. Именно так эта публика и мыслит. У них менталитет людей, прижатых к стене, что заставляет их не обращать внимание на тонкости международной дипломатии.

Ростов мог заглянуть несколько дальше Хассана – поэтому он и был обеспокоен проблемой, как бы хоть на время избавиться от араба. Ростов знал о строительстве атомного реактора в Каттаре; Хассан наверняка нет: с чего ради сообщать такие секреты какому-то агенту в Люксембурге.

Скорее всего, поскольку в Каире происходили сплошные утечки информации, и израильтяне знают о египетской бомбе. И что же им остается? Делать свою собственную – для чего им и понадобились, по словам человека из Евроатома, «расщепляющиеся материалы». Ростов считал, что Дикштейн попытается украсть какое-то количество урана для создания израильской атомной бомбы. Но Хассан пока еще не сделал такой вывод, и Ростов не собирался помогать ему, ибо незачем Тель-Авиву знать, насколько близко он подошел к разгадке.

Вечером у них в руках появилась распечатка, но, хотя они так и не сдвинулись с места, он промолчал о ней, ибо из этого списка Дикштейн и должен выбрать себе цель. И Ростову не хотелось, чтобы Хассан обладал этой информацией.

У Ростова явно поднялось настроение. Он чувствовал себя как в шахматной партии, когда три или четыре пешки соперника начинали выстраиваться в боевой порядок, а он, видя, откуда последует нападение, готов превратить его в поражение. Он не забыл причины, по которым он вступил в схватку с Дикштейном: конфликт внутри КГБ между ним и Феликсом Воронцовым с Юрием Андроповым в роли третейского судьи, за которым должно последовать в виде награды место в спецшколе для сына – но в данный момент все это отступило на задний план. Сейчас им руководили, держа в напряжении и обострив все чувства, азарт погони и запах добычи.

На пути у него стоял Хассан. Надутый обидчивый любитель, сообщавший о всех его действиях в Каир, в данный момент был более опасным врагом, чем Дикштейн. Несмотря на все свои ошибки и оплошности, он далеко не глуп – естественно, считал Ростов, ему присуща определенная сообразительность, типично левантинский склад ума, унаследованный от его папаши-капиталиста. Он может и догадываться, что Ростов хочет устранить его с дороги. Тем не менее, Ростов решил поручить ему какое-то реальное дело.

Они прошли под мостом Адольфа, и, обернувшись, Ростов остановился, любуясь видом, открывшимся сквозь проем арки. Он напомнил ему об Оксфорде, и внезапно Ростов понял, что делать с Хассаном.

– Дикштейн догадывается, что за ним кто-то следит, – сказал он, – и, скорее всего, связывает этот факт с вашей встречей.

– Вы так думаете?

– Ну, посмотри сам. Он отправляется на задание, внезапно сталкивается со знакомым арабом, и тут же за ним повисает хвост.

– Он может это предполагать, но знать он не знает.

– Ты прав. – Глянув на Хассана, Ростов понял, что арабу просто нравится слышать от него такие слова. Он меня терпеть не может, подумал Ростов, но ему нужно, чтобы я согласился с ним, просто жутко нужно. Он горд – и я могу это использовать.

– Дикштейн должен проверить, – продолжал Ростов. – Есть ли на тебя досье в Тель-Авиве?

Хассан пожал плечами со следами некогда свойственного ему аристократического высокомерия.

– Кто знает?

– Как часто вы встречались лицом к лицу с другими агентами – американцами, англичанами, израильтянами?

– Никогда. Я слишком осторожен.

Ростов чуть не расхохотался. Истина заключалась в том, что Хассан слишком незначительная сошка, чтобы представлять интерес для крупных разведывательных служб, и ему никогда не поручалось ничего достаточно важного, чтобы требовалась встреча с другими агентами.

– Если нет данных в досье, – сказал Ростов, – Дикштейну придется переговорить с вашими друзьями. Есть ли у вас какие-нибудь общие знакомые?

– Нет. После колледжа мы с ним не виделись. Да и в любом случае, он ничего не сможет узнать от моих знакомых. Они ничего не знают о моей тайной жизни. Я не выбалтывал налево и направо…

– Да, да, – подавляя нетерпение, прервал его Ростов. – Но в ходе беседы Дикштейн может задавать вроде бы незначащие вопросы касательно твоего поведения, как такового, дабы убедиться, соответствует ли твой образ жизни представлению о тайной деятельности – например, бывают ли таинственные телефонные звонки, внезапные отлучки, друзья, которых ты стараешься не знакомить с окружающими… Есть ли кто-нибудь в Оксфорде, с кем ты продолжаешь видеться?

– Из студентов никого, – у Хассана изменился тон, и Ростов понял, что близок к цели. – Я поддерживаю некоторые связи с преподавателями на факультете – здравствуйте, до свидания – в частности, с профессором Эшфордом – пару раз он свел меня с людьми, которые готовы субсидировать наше дело.

– Если я не ошибаюсь, Дикштейн тоже знаком с Эшфордом.

– Конечно. Эшфорд возглавлял кафедру семитских языков, на которой занимались мы с Дикштейном.

– Вот видите. Дикштейну остается только связаться с Эшфордом и в разговоре невзначай упомянуть твое имя. Эшфорд же расскажет ему, что ты делаешь и какой ведешь образ жизни. И затем Дикштейну станет ясно, что ты – тайный агент.

– Что-то сомнительно, – настороженно возразил Хассан.

– Отнюдь, – уверенно ответил Ростов, хотя Хассан был прав. – Это стандартная техника. Я и сам так не раз делал. И всегда срабатывало.

– Значит, если он свяжется с Эшфордом…

– У нас появится возможность снова сесть ему на хвост. Поэтому я бы хотел, чтобы ты отправился в Оксфорд.

– О! – Хассан не догадывался, к чему может привести разговор, и оказался в тупике. – Но Дикштейн мог просто позвонить по телефону…

– Мог, но такого рода разговоры предпочтительнее вести при личной встрече. Ты можешь сказать, что случайно оказался в городе и хочешь поболтать о добрых старых временах… а во время международного разговора трудно быть столь непринужденным. В силу этих же причин и следует прибыть на место, а не звонить по телефону.

– Может, вы и правы, – неохотно согласился Хассан. – Я планировал отправить сообщение в Каир, как только мы разберемся с распечаткой.

Вот именно этого Ростов и старался избежать.

– Хорошая мысль, – одобрил он. – Но сообщение будет выглядеть куда лучше, если вы сможете присовокупить к нему и известие, что удалось снова выйти на Дикштейна.

Хассан стоял, вглядываясь вдаль, словно надеялся увидеть отсюда Оксфорд.

– Давайте вернемся, – коротко сказал он. – Я уже нагулялся.

Настало время проявить общительность и дружелюбие. Ростов приобнял Хассана за плечи.

– Вы, европейцы, такие изнеженные.

– Только не пытайтесь меня убедить, что у КГБ в Москве трудная жизнь.

Выйдя к дороге, они остановились, пережидая поток машин.