Банкир дьявола - Райх Кристофер

— Распечатайте, — приказал Гадбуа. Видеомагнитофон зажужжал, и буквально через секунду перед ним лежал снимок этого борца за свободу. — Дальше.

Картинка оставалась четкой. Человек начал говорить:

— Американцы, сионисты и все их прихвостни! Я обращаюсь к вам от имени пророка Мухаммеда, да благословит его Аллах и приветствует, и во имя вечного мира между всеми народами. Сегодня священная битва достигла ваших берегов…

Картинка снова распалась на беспорядочно мельтешащие фрагменты, затем опять стала четкой. Гадбуа смотрел еще три минуты, занося в блокнот отдельные слова, которые удавалось разобрать, дважды приказывал остановить запись и распечатать очередной кадр. В конце концов изображение совсем пропало.

— Там еще что-нибудь есть? — проворчал Гадбуа.

— Нет, сэр.

— Ну и?.. — спросил он. — Что все это значит? Очередное послание мученика за веру?

— Ни в коем случае, — объявил Берри, один из арабистов. — Он ни разу не предложил себя Аллаху, как это у них принято. По крайней мере в той части записи, которую мы видели. Просто взял на себя ответственность.

Гадбуа согласился. Эта запись выделялась в потоке всякой ерунды, валом валившей с Ближнего Востока в последние несколько лет. В середине семидесятых подобные послания поступали чуть ли не каждую неделю от «Фракции Красной армии», известной также как «банда Баадера-Майнхоф», и «Черного сентября». Но это… Гадбуа поморщился от начавшейся изжоги. Это вам не единичное похищение заложника или заминированный автомобиль. Он взглянул на контрразведчика:

— Тогда что это?

— Они планируют масштабную террористическую акцию, — сказал Леклерк, сидевший прямо перед Гадбуа. — Это почти очевидно. У нас есть соображения относительно того, где именно это произойдет, и можно предположить, что дело касается ближайшего будущего. Такая запись обычно делается незадолго до теракта. Больше сказать нечего, за исключением одной маленькой детали.

— Продолжайте, капитан.

— Они определенно уверены, что операция пройдет успешно.

Генерал Гадбуа поднялся, давая понять, что совещание окончено. На данный момент он знал достаточно. Оставшись в кабинете один, он снял трубку телефона.

— Соедините меня с Лэнгли, — приказал он.

Ожидая ответа, он закурил и выпустил в потолок густой клуб сизого дыма. На том конце провода послышался знакомый голос, и Гадбуа произнес:

— Привет, Глен. У меня есть новости, и, вероятно, придется потревожить вашего президента.

Ему требовалось полное и безраздельное внимание коллеги.

Но когда он рассказывал о найденной записи, в голове у него пронеслась чрезвычайно немилосердная и непрофессиональная мысль: «Слава богу, что это не случится во Франции».

9

— Просыпаемся!

В больнице Сальпетриер, в палате интенсивной терапии, Адам Чапел вздрогнул, будто через его тело пропустили разряд в десять тысяч вольт. Голос долетал через провалы в памяти, насильно выталкивая его, словно заключенного, из темноты в камеру смертников. Чапел хотел пошевелить руками и ногами, поднять голову от подушки, но под действием лекарств он застыл, как это случалось от страха когда-то давно, лет двадцать назад. Он лежал, замерев от ужаса, а до него доносился жестоко-насмешливый голос отца из далекого детства:

— Просыпаемся!

Голос не обращался именно к нему, но Чапел все равно вздрагивал. В голове расплавились и перемешались образы ранней юности. Вот он, бледный круглолицый мальчишка десяти лет, со взъерошенными темными волосами, сидит за письменным столом в своей крохотной, тесной спаленке. Из кухни вкусно пахнет мясом, которое мать готовит на обед, и он знает, что еще на десерт будут груши в шоколадном сиропе «Хершис», — а в лавке у мистера Паркса груши совершенно особенные.

Дверь в комнату закрыта, и он видит свое отражение в большом зеркале на двери. Поднимайся, говорит он себе. Иди помоги маме. Несколько раз он порывается встать, но каждый раз падает обратно на стул. Он хочет пойти к ней, но не может. Он слишком напуган. Хуже страха только стыд, мертвым грузом давящий на его плечи, — стыд, от которого он чувствует себя совсем маленьким.

— Не связывайся с ним, — шепчет он ей. — Не связывайся, и он отстанет от тебя.

Но его мать упрямая женщина. Через тонкие стены он слышит, как ножки стула скребут по линолеуму, пока она пытается встать на ноги.