Пески времени - Шелдон Сидни

Миган проснулась, разбуженная странными звуками. Словно кто-то стонал от невыносимой боли. Она встревоженно села. Звук доносился оттуда, где лежал Хайме. «Он, должно быть, сильно болен», – было первым, что она подумала.

Стон становился громче, и потом она услышала голос Ампаро Хирон: «О, да, так… не останавливайся, querido. Сильнее! Вот так! Так… так…» Миган вспыхнула. Она попробовала заткнуть уши, чтобы не слышать этих звуков, но ничего не помогало. И она представила себя на месте Ампаро Хирон.

Миган тут же перекрестилась и начала молиться: «Прости мне, Господи. Да будут мои помыслы обращены только к Тебе одному, да будет душа моя полна Тобой, дабы нашла она в Тебе источник доброты».

А стоны не прекращались. Наконец, когда Миган уже чувствовала, что не может больше этого вынести, они стихли. Но теперь уже другое не давало ей уснуть. Лес вокруг был полон звуков. Они сливались в какофонию щебета птиц, стрекотания сверчков, гомона маленьких зверушек и гортанного урчания зверей покрупнее. Миган уже отвыкла от шума внешнего мира. Она с грустью вспомнила чудесную тишину монастыря. И к своему изумлению, она даже загрустила по сиротскому приюту. Этот ужасный, но удивительный сиротский приют…

Ее называли «Грозой».

Ее называли «Голубоглазым дьяволенком».

Ее называли «Невыносимой Миган».

Ей было десять лет.

Подброшенная под дверь фермеру и его жене, которые были не в состоянии заботиться о ней, она попала в приют еще в младенчестве.

Приют представлял из себя простой двухэтажный белый дом на окраине Авилы в самом бедном районе города неподалеку от Пласа де Санто-Висенте. Его хозяйкой была Мерседес Анхелес, похожая на амазонку женщина с крутым нравом, за которым скрывалась душевная теплота по отношению к своим питомцам.

Миган отличалась от всех остальных детей. Светловолосая, с ясными голубыми глазами, она, словно чужестранка, резко выделялась среди темноволосых темноглазых ребятишек. Но отличалась она от других не только внешностью. Она была чрезвычайно независимым ребенком, предводительницей и смутьянкой. Что бы ни случалось в приюте, Мерседес Анхелес могла не сомневаться – заводилой была Миган.

Из года в год Миган руководила бунтами против плохого питания, пытаясь организовать детей в союз; она придумывала изобретательные способы изводить воспитателей, устроила несколько попыток бегства из приюта. Само собой разумеется, что Миган пользовалась необычайным авторитетом у детей. Большинство из них были старше нее, но все признавали в ней лидера. Она обладала природным даром руководителя. Младшие дети любили слушать рассказы Миган. У нее было необыкновенно богатое воображение.

– Кем были мои родители, Миган?

– Твой отец были опытным вором, специалистом по драгоценностям. Как-то ночью он залез по крыше в гостиницу, чтобы украсть бриллиант, принадлежавший знаменитой артистке. И вот, в тот момент, когда он уже готов был положить его в карман, артистка проснулась. Она включила свет и увидела его.

– Она вызвала полицию?

– Нет. Он был очень красив. – Что же тогда случилось?

– Они полюбили друг друга и поженились. Потом родилась ты.

– Но почему же они отправили меня в приют? Разве они не любили меня? Это всегда было самым трудным.

– Конечно, они любили меня. Но… но… они катались на лыжах в Швейцарии и погибли под ужасной снежной лавиной…

– А что такое ужасная снежная лавина?

– Это когда куча снега неожиданно падает вниз и накрывает тебя.

– И мои мать с отцом оба погибли?

– Да. И последнее, что они сказали, это то, что они любят тебя. Но никого не осталось, кто бы мог позаботиться о тебе, так ты и попала сюда. Как и другие дети, Миган очень хотела знать, кто были ее родители, и вечерами она засыпала, придумывая себе всякие истории:

«Мой отец воевал на гражданской войне. Он был очень храбрым капитаном. Он был ранен в бою, а моя мать была санитаркой и ухаживала за ним. Они поженились, он вернулся на фронт и погиб. Моя мать была слишком бедна, чтобы содержать меня, поэтому ей пришлось оставить меня у дома фермера, ей было невыносимо тяжело».

И она плакала от жалости к своему храброму погибшему отцу и убитой горем матери.

Или: «Мой отец был тореадором. Самым известным. Он был гордостью Испании. Все обожали его. Моя мать была прекрасной танцовщицей фламенко. Они поженились, но однажды он был убит огромным разъяренным быком. Моя мать была вынуждена отказаться от меня».

Или: «Мой отец был ловким шпионом из другой страны…»

Фантазиям не было конца.

В приюте было тридцать детей разного возраста: от брошенных грудных младенцев до четырнадцатилетних подростков. Помимо испанцев, составляющих большинство, там были дети из других стран, и Миган научилась разговаривать на нескольких языках. Миган спала в спальне с дюжиной других девочек. По ночам они шептались о куклах и платьях, а повзрослев, – о сексе. Вскоре это стало главной темой их разговоров. – Я слышала, что это очень больно.

– Ерунда. Так хочется скорее попробовать.

– Я выйду замуж, но никогда не позволю своему мужу это делать со мной. Мне кажется, это непристойно.

Как– то ночью, когда все уже спали, один из мальчиков, Примо Конде, прокрался в спальню к девочкам. Он подошел к кровати Миган.

– Миган… – позвал он шепотом.

Она тут же проснулась.

– Это ты, Примо? Что случилось?

– Можно я лягу с тобой? – попросил он, испуганно всхлипывая.

– Да. Только тихо.

Примо было тринадцать лет, как и Миган, но он выглядел совсем ребенком. Подвергавшийся до приюта надругательствам, он страдал от ночных кошмаров и просыпался с криками среди ночи. Другие дети издевались над ним, но Миган всегда его защищала.

Примо забрался к ней в постель, и Миган почувствовала, как по его щекам текли слезы. Она крепко обняла его.

– Все хорошо, – шептала она. – Все хорошо.

Она нежно покачала его, и он перестал плакать. Он прижался к ней, и она ощутила его нараставшее возбуждение.

– Примо…

– Прости. Я… я ничего не могу с этим поделать.

Он прижимался к ней все сильнее.

– Я люблю тебя, Миган. Ты – единственная, кого я люблю в целом мире. – Ты еще не видел мира.

– Не смейся надо мной, пожалуйста.

– Я не смеюсь.

– Кроме тебя у меня никого нет. Я люблю тебя.

– Я тоже люблю тебя, Примо.

– Миган… Можно я… я хочу тебя. Пожалуйста.

– Нет.

Наступило молчание.

– Прости, что потревожил тебя. Я пойду в свою постель, – сказал он с горечью в голосе и уже собрался уходить.

– Подожди.

Стремясь облегчить его страдания, Миган обняла его и почувствовала поднимавшееся в ней волнение.

– Примо, я… я не могу стать твоей, но я могу кое-что сделать для тебя, и тебе станет лучше. Хочешь?

– Да, – промямлил он.

Он был в пижаме. Развязав шнурок на пижамных штанах, она просунула туда руку. «Он уже мужчина», – подумала Миган и начала нежно ласкать его рукой.

У Примо вырвался стон.

– Как чудесно, – сказал он. – Боже, я люблю тебя, Миган.

Все ее тело пылало, и стоило ему в этот момент сказать: «Я хочу тебя», она бы согласилась.

Но он тихо лежал рядом и через несколько минут вернулся в свою постель.

В ту ночь Миган так и не смогла уснуть. Больше она никогда не позволяла ему ложиться к ней в постель.

Искушение было слишком велико.

Время от времени воспитатели вызывали кого-нибудь из детей для знакомства с будущими приемными родителями. У детей это неизменно вызывало сильное волнение, потому что это означало возможность вырваться из мрачной повседневности приюта, возможность иметь настоящий дом и семью.

Из года в год Миган наблюдала за тем, как выбирали детей. Они уходили в дома торговцев, фермеров, банкиров, владельцев магазинов. Но это всегда происходило с другими детьми, а не с ней. Миган мешала ее репутация. Она не раз слышала, как предполагаемые родители разговаривали между собой:

– Она – прелестная девочка, но я слышала, что она – трудный ребенок. – Это не та, что в прошлом месяце тайком привела в приют двенадцать собак?

– Говорят, она здесь главная заводила. Боюсь, что она не уживется с нашими детьми.

Они не представляли, насколько все дети любили Миган.

Раз в неделю питомцев приюта навещал отец Беррендо, и Миган с нетерпением ждала его прихода. Она страшно любила читать, и священник с Мерседес Анхелес заботились о том, чтобы у нее всегда были книжки. Священнику она доверяла то, чем ни с кем больше не делилась. Именно отцу Беррендо фермерская чета передала подброшенную малышку Миган.

– Почему они не захотели меня оставить? – спросила Миган.

– Они бы очень, хотели, Миган, – ласково отвечал ей пожилой священник, – но они были старые и больные.

– А как вы думаете, почему мои настоящие родители оставили меня на этой ферме?

– Наверняка потому, что они были бедны и не могли содержать тебя.