Крутой вираж - Фоллетт Кен

Море было неспокойным, небо в тучах. Начинался шторм. Ха-ральд достал из кармана газету, которую подобрал в городе. Она называлась «Реальность» — это было нелегальное антигерманское издание. Датская полиция смотрела на него сквозь пальцы, в Копенгагене газету читали в открытую. Здесь же люди вели себя осторожнее, и Харальд сложил листок так, чтобы не было видно заголовка. Он читал статью о нехватке масла. Дания производила ежегодно десятки тысяч тонн масла, но теперь почти все оно шло в Германию.

Остров приближался. Это была плоская вытянутая полоска песка — тридцать километров в длину и два в ширину, с деревнями на каждом конце. Дома рыбаков и церковь находились в старой деревне, на южной оконечности острова. Там же был комплекс бывшего морского училища, который немцы превратили в военную базу. На севере располагались гостиница и богатые особняки.

Когда паром причаливал к северной части острова, упали первые капли дождя. Домой Харальд решил поехать по пляжу.

На полпути от пристани до гостиницы он понял, что кончился пар. Поблизости находился только один дом, и, к сожалению, это был дом Акселя Флемминга. Он подумал, не пройти ли еще метров четыреста до следующего жилья, но решил, что это будет глупо. К парадному входу он не пошел, а обогнул дом сзади. Слуга ставил «форд» в гараж.

— Привет, Гуннар, — сказал Харальд. — Можно у вас воды попросить?

— Да ради бога, — дружелюбно ответил тот.

Харальд нашел рядом с бочкой ведро, наполнил его. Затем вернулся к мотоциклу, залил воду в бак. Похоже, встречи с семейством Флеммингов удалось избежать. Но когда он отнес ведро обратно во двор, там стоял высокий, надменного вида мужчина лет тридцати в отлично сшитом твидовом костюме — Петер Флемминг.

Петер читал «Реальность». Подняв глаза от газеты, он взглянул на Харальда:

— Что ты здесь делаешь?

— Здравствуй, Петер. Я зашел за водой.

— Эта гадость — твоя?

Харальд пощупал карман и понял, что газета выпала, когда он набирал воду. Петер заметил его жест:

— Ты понимаешь, что за такое можно в тюрьму угодить?

В устах Петера это было не пустой угрозой — Петер служил следователем в полиции.

— В столице ее все читают, — сказал Харальд.

— Закон нарушать никому не позволено.

— Какой закон — наш или немецкий?

— Закон есть закон.

Харальд почувствовал себя увереннее. Если бы Петер собирался его арестовать, он не стал бы вступать в препирательства.

— Ты потому так говоришь, что твой отец зарабатывает неплохие денежки, принимая у себя в гостинице нацистов.

Это был выстрел в яблочко — гостиница Флемминга-старшего пользовалась популярностью у немецких офицеров.

— А твой отец в это время читает пламенные проповеди. — Пастор в проповедях выступал против нацистов. — Он хоть понимает, что произойдет, если он взбунтует народ?

— Основатель христианской религии тоже был бунтарем.

— О религии ты мне не говори. Я обязан поддерживать порядок здесь, на земле.

— Да к черту твой порядок! Нашу страну оккупировали! — в сердцах крикнул Харальд. — Какое право имеют нацисты учить нас, что делать? Вышвырнуть их из страны, и все!

— Не стоит ненавидеть немцев. Они — наши друзья.

— Я немцев не ненавижу. У меня кузены немцы. — Сестра пастора вышла замуж за преуспевающего молодого дантиста из Гамбурга. — Они страдают от нацистов еще больше, чем мы.

Дядя Иоахим был евреем, и нацисты, не посмотрев на то, что он крещеный и даже является старостой прихода, разрешили ему лечить только евреев, лишив тем самым большей части практики. Год назад его арестовали и отправили в баварский городок Дахау.

— Некоторые сами себе устраивают неприятности, — сказал Петер. — Твой отец не должен был позволять сестре выходить за еврея.

Он швырнул газету наземь, пошел в дом и захлопнул за собой дверь. Харальд нагнулся и подобрал газету.

Дождь припустил сильнее. Вернувшись к мотоциклу, Харальд увидел, что огонь в топке погас. Он попытался развести его, но, провозившись двадцать минут впустую, бросил эту затею. Что ж, домой придется идти пешком.

Он довел мотоцикл до гостиницы, оставил его на стоянке и пошел по пляжу. Парень он был крепкий и мускулистый, но через два часа вымотался окончательно, а когда подошел к забору немецкой базы, понял, что в обход придется идти четыре километра, хотя напрямик до дома было метров пятьсот.