Молния - Кунц Дин

Штефан взглянул на дверь ресторана. Никого. На шоссе не было слышно автомобилей, но, возможно, завывание ветра заглушало шум мотора.

Снег усилился; Штефан спрятал пистолет в глубокий карман бушлата и подтащил человека, который не приходил в сознание, к «Форду» поблизости. «Форд» не был заперт, и Штефан втащил его на заднее сиденье, закрыл дверь и поспешил обратно к джипу.

Мотор заглох. Он снова соединил провода и запустил его.

Он включил скорость и повернул к шоссе; порыв ветра ударил в стекла машины. Снег падал сплошной пеленой, начиналась вьюга. Ветер вздымал с земли вихри снега, и они искрились в свете фар. Гигантские темные сосны сгибались и вздрагивали под напором урагана.

Лоре оставалось жить немногим более двадцати минут.

Они отпраздновали заключение договора на издание «Ночей Иерихона» и первую годовщину их удивительно гармоничного брака посещением любимого Диснейленда. Небо было синим, безоблачным; воздух сухим и горячим. Не замечая многочисленные летние толпы посетителей, они плавали на бригантине вместе с пиратами в Карибском море, снимались в обнимку с Микки Маусом, до головокружения крутились в чайных чашках Шляпника [3], заказали свои портреты карикатуристу, ели горячие сосиски, мороженое и бананы в шоколаде на палочках, а вечером танцевали под звуки ансамбля диксиленд на площади Новый Орлеан.

С наступлением темноты парк обрел особое волшебство, и они трижды проехались вокруг острова Тома Сойера на старинном пароходе; обнявшись, они стояли у перил на самой верхней палубе, около носа. Данни сказал:

– Знаешь, почему нам тут так нравится? Потому что это нетронутый уголок, еще не испорченный влиянием окружающего мира. Совсем как наша с тобой жизнь.

Позднее, когда они ели мороженое в Павильоне гвоздик, под деревьями, унизанными яркими фонарями, Лора заметила:

– Не так уж это и много… пятнадцать тысяч за целый год работы.

– Но, с другой стороны, это уж не такая нищенская плата. – Данни отодвинул в сторону свое мороженое, перегнулся через стол и взял ее руки в свои. – Ты еще заработаешь кучу денег, потому что ты безумно талантлива, но разве деньги это главное? Я хочу сказать, что у тебя есть чем поделиться с людьми. Нет, не то. Я не знаю, как это выразить. В тебе есть что-то особенное, вернее, ты сама особенная. Я это понимаю, но не могу объяснить, одно я точно знаю, что если ты поделишься с другими своей душой, то принесешь радость и надежду множеству людей так же, как ты делаешь счастливым меня, когда я рядом с тобой.

Слезы навернулись у нее на глаза, и она сказала:

– Я люблю тебя, Данни.

«Ночи Иерихона» были напечатаны спустя десять месяцев, в мае 1979 года. Данни настоял, чтобы Лора издала книгу под своей девичьей фамилией, потому что знал, сколько она вытерпела за годы, проведенные в приюте, ради того чтобы выполнить завещание отца, а также и матери, которую никогда не знала. Было продано всего несколько экземпляров книги, ее не заметил ни один клуб книголюбов, и издательство «Викинг» передало ее мелкому издателю книг в мягких обложках за незначительную сумму аванса.

– Не огорчайся, – успокаивал Лору Данни. – Всему свое время. Все будет хорошо, вот увидишь. У тебя не может быть по-другому.

Она уже погрузилась в работу над своим вторым романом под названием «Седрах» [4]. Она трудилась по десять часов в день, шесть дней в неделю и кончила писать книгу в июле.

Лора отправила один экземпляр рукописи Спенсеру Кину в Нью-Йорк, а другой отдала Данни. Он был первым читателем романа. В тот день, а это была пятница, он рано ушел с работы и приступил к чтению в час дня сначала в своем кресле в гостиной, затем переместился в спальню, где проспал всего четыре часа, и к десяти часам субботнего утра вернулся в свое кресло в гостиной, уже прочитав две трети рукописи. Он не хотел говорить о книге ни единого слова.

– Подожди, когда я закончу. Не стоит тебе раньше времени раздумывать над моими замечаниями, спорить, пока у меня нет о ней полного представления, да и мне это невыгодно, потому что ты наверняка раскроешь мне какую-нибудь сюжетную линию.

Она без конца заглядывала в комнату, чтобы посмотреть, как он себя ведет: хмурится, улыбается или остается бесстрастным, а когда он выражал свои чувства, она волновалась, что у него не та реакция на события в книге. К десяти тридцати в субботу она не могла больше оставаться в квартире и отправилась в поход по книжным магазинам, пообедала в ресторане, хотя не была голодна, потом долго изучала витрины, съела замороженный йогурт в вафельном рожке, побродила по магазинам, купила плитку шоколада и съела половину. «Шейн, – сказала она себе, – шла бы ты домой, а то к ужину будешь толще Орсона Уэллса».

Когда она ставила машину в гараже, она заметила, что машина Данни отсутствует. Она открыла дверь квартиры, позвала его по имени, но не получила ответа.

Рукопись романа лежала в кухне на столе. Она поискала записку. Записки не было.

– Боже мой, – сказала она.

Книга никуда не годится. Это барахло. Ее только на помойку. Это дерьмо собачье. Бедный Данни отправился куда-нибудь выпить пива, чтобы собраться с духом и посоветовать ей сменить профессию, пока она еще молода, переквалифицироваться, к примеру, в водопроводчика.

Тошнота подступила к горлу. Она поспешила в ванную комнату, но тошнота прошла. Она сполоснула лицо холодной водой.

Значит, книга точно дерьмо собачье.

Придется с этим примириться. Она считала, что «Седрах» совсем неплох, намного лучше «Ночей Иерихона», но, видимо, она ошибалась. Что ж, она напишет еще один роман.

Она пошла на кухню и открыла бутылку пива. Она не успела сделать и двух глотков, как в квартиру вошел Данни с большой красивой коробкой в руках. Он торжественно поставил коробку на стол рядом с рукописью и обратился к Лоре:

– Это для тебя.

Не обращая внимания на коробку, Лора потребовала:

– Сначала твое мнение.

– Сначала открой подарок.

– Господи, неужели книга такая плохая? И ты хочешь смягчить удар с помощью подарка? Скажи мне прямо. Я не боюсь. Постой! Дай я сяду. – Она взяла стул и села. – Ну, давай, не жалей, я стойкая.

– Ты любишь все драматизировать, Лора.

– Что ты хочешь сказать? Что это не роман, а мелодрама?

– Я не о книге. Я о тебе. И не вообще, а сейчас. Может, ты перестанешь изображать непризнанный талант и откроешь подарок?

– Ладно, ладно, если ты настаиваешь и не хочешь говорить, я открою этот проклятый подарок.

Лора поставила коробку на колени – подарок оказался тяжелым – и развязала ленту; Данни сел напротив и наблюдал за ее действиями.