Последний оракул - Роллинс Джеймс

Кэт, бледная и не находящая себе места от волнения, стояла, положив руку на стекло между наблюдательной комнатой и операционной.

Компьютерная томография и энцефалография, которые в течение последнего часа проводились несколько раз, показывали, что разрушение мозга девочки прогрессирует. Какие бы процессы ни происходили в мозгу Саши, они постепенно сжигали его. Поэтому, пока девочка окончательно не лишилась сил, было решено удалить имплантат. Похоже, именно он являлся центром, вокруг которого бушевала буря неврологической гиперактивности. Лиза назвала его «громоотводом».

Единственный способ спасти ребенка заключался в том, чтобы удалить имплантат. Нейрохирург внимательно изучил результаты сканирования и рентгеновские снимки. По его мнению, устройство можно было удалить, не причинив ребенку вреда. Операция предстояла тонкая, но вполне посильная для специалиста столь высокого класса.

Это была первая хорошая новость за всю ночь.

В кармане Пейнтера зазвонил телефон. Поначалу он хотел проигнорировать звонок, но, посмотрев на дисплей, увидел, что звонят из Кыштыма, города в России. Тогда Пейнтер повернулся спиной к окну, открыл трубку и ответил:

— Пейнтер Кроу слушает.

— Директор,— раздался женский голос, в котором слышалось облегчение. Это была Элизабет Полк.— Грей оставил мне этот номер.

Она говорила очень возбужденно, и Пейнтер это сразу почувствовал.

— Что случилось, Элизабет?

— Я сама точно не знаю. Я кое-что обнаружила, перевела... В общем...

Пейнтер слушал сбивчивый рассказ женщины о ее открытии, ее страхах, о том, что, по ее мнению, являлось предупреждением, зашифрованным в древней мозаике.

— Оракулы сидели на своих треножниках окаменевшие, находясь в бессознательном состоянии, словно накачавшись наркотиками. Единственный смысл их существования заключался в том, чтобы поддерживать того, кто мог спасти мир от уничтожения. Я понимаю, вы можете посчитать меня сумасшедшей, но мне кажется, что это как-то связано с тем, что происходит сегодня.

Пока она говорила, Пейнтер снова подошел к окну, выходящему в операционную. Слова Элизабет отдавались в его мозгу. «Окаменевшие, находясь в бессознательном состоянии, словно накачавшись наркотиками...»

В точности как Саша.

Кэт сказала, что перед тем, как отключиться, Саша назвала имя своего брата.

«Единственный смысл их существования заключался в том, чтобы поддерживать того, кто мог спасти мир от уничтожения».

Пейнтер видел, как хирург поднял скальпель, готовый начать операцию.

Нет!

Он кинулся к двери.

— В чем дело? — окликнула его Кэт.

У Пейнтера не было времени объяснять. Он ворвался в стерильную операционную.

— Стоп! Не делайте ничего!

13 часов 14 минут

— Товарищ генерал-майор, вам необходимо спуститься в бункер,— проговорил солдат. Он был на голову выше ее и словно сделан из одних только мускулов.— Мы займем оборону здесь.

Другой солдат втащил из коридора в комнату визжащего доктора Петрова. У того была по колено оторвана нога, из обрубка хлестала кровь. Вбежали другие солдаты, неся на закорках детей. Им всем пришлось вернуться в жилой корпус, чтобы не быть смятыми российскими подразделениями, в панике отступающими под натиском налетчиков.

Высокорослый солдат указал в сторону лестницы.

— Товарищ генерал-майор, прошу вас. Мы будем держаться, сколько сможем.

— Дети...— обронила Савина, понимая, что ее план трещит по швам. Она не могла позволить, чтобы кто-то прибрал к рукам то, что она создала.— Убейте их всех.

Глаза мужчины округлились от удивления, но он был солдатом и потому послушно кивнул.

Савина подошла к лестнице. Она не могла смотреть на это. Спотыкаясь, она спустилась вниз. Дверь в комнату была стальной, толщиной в четыре дюйма. Запершись здесь, она переждет, пока закончится война наверху. За открытой дверью она увидела светящиеся мониторы. На центральном было видно, как ядовитая вода изливается в землю. Уединившись здесь и наблюдая эту картину, она обретет успокоение.

Сверху послышались выстрелы.

Дети...

Цепляясь за стены, она направилась к комнате.

Но тут в дверном проеме возникла фигура, преградив ей путь.

Мальчик.

Петр.

Петр стоял в дверном проеме и смотрел на женщину. В сумраке лестничной площадки она была тенью, тьмой. Он не видел ее отчетливо, но он ее знал. Он сосредоточился на пламени ее сердца, горевшем у основания лестницы.

— Петр,— позвала она с робкой надеждой в голосе.

Савина сделала шаг вперед. Он поднял руки и потянулся вперед, но не плотью, а своим горящим духом. Он взял огонь ее сердца своими открытыми ладонями и держал как испуганную птицу. А затем осторожно сжал ее пламя, погасив его.

Женщина, вскрикнув, упала на колени, прижав к сердцу руку, сжатую в кулак.

— Петр, что ты...

Надежда уступила место ужасу, и она закричала. Но он еще не закончил.

Эмпатический дар Петра имел еще одну грань. Он, бесспорно, был способен читать чужие сердца, но, пользуясь поддержкой сотни других, стоящих за ним, он мог гораздо больше.

Сотня глаз смотрела через его глаза. Он вычерпал из других детей боль от скальпеля, горечь одиночества, холод пренебрежения, мучения от тайного ночного насилия. Он потянулся еще дальше, в прошлое, к голубоглазой девочке в темной церкви, смотревшей на приближающихся к ней мужчину и женщину. Он забрал весь ее страх и вонзил все это, как кинжал, в сердце Савины.

Женщина дико закричала, выгнулась назад и погрузилась в безбрежную боль.

И хотя сейчас по жилам Петра бежали темные чувства, его снедал тот же огонь. Из его глаз текли горячие слезы. Он оплакивал всю утраченную чистоту и невинность, в том числе и свою.

Он не заметил пистолета, направленного на него.

Женщина хотела убить то, что убивало ее.

Грянул выстрел, разорвав тишину.

Петра отбросило назад, и ее огонь погас в его ладонях. Он успел увидеть, как она упала на пол, половины лица у нее не было. Петр поднял глаза и увидел Монка, бегущего вниз по лестнице с дымящимся пистолетом в руке.

Коккалис перешагнул через женщину и взял мальчика на руки.

— Петр!

Монк поднял мальчика и провел ладонью по его хрупкому телу. Он не обнаружил ни одной раны, но кожа ребенка была сухой и горячей.

На лестнице послышался топот. К ним бежали остальные. В результате короткой, но яростной перестрелки наверху защитники бункера были уничтожены. Все говорило о том, что русские собирались перестрелять нескольких находящихся без сознания детей.

Если бы они пришли хотя бы на полминуты позже...

С мальчиком на руках Монк вместе с остальными вошел в бункер. Глубокие рваные пробоины на контрольной панели дымились и воняли сгоревшей проводкой, клавиатуры были вдребезги разбиты, под ногами хрустело стекло. Все оборудование было безжалостно уничтожено. За исключением мониторов.

Монк указал на центральный монитор, узнав место на экране. Это была пещера, предназначенная для операции «Сатурн», только теперь из дыры в потолке хлестал поток воды и, бурля, падал в отверстие шахты.

— Операция «Сатурн» идет полным ходом,— с потерянным видом проговорил он.— Мы опоздали.

На соседнем мониторе Монк увидел пещеру, в которой он оставил Константина и других детей. Все они вповалку лежали на полу. Изображение было слишком размытым, чтобы можно было определить, живы они или нет.

Его захлестнула волна отчаяния.

Грей достал из кармана спутниковый телефон. Монк тем временем смотрел на его спутников — Ковальски и Розауро. Он силился вспомнить их, но не мог. Кто эти люди? Если они друзья, то, наверное, ожидают от него соответствующей реакции.

Петр тем временем вытянул руку и положил ладонь на центральный монитор.

— Что он делает? — спросил Грей, не отнимая трубки от уха. Монк перевел взгляд на ребенка.

— Петр?

Мальчик неподвижным, глубоким взглядом смотрел на изображение на экране.

Заговорил стоявший слева Ковальски:

— Эй, глядите, поезд едет.

Грей посмотрел на экран. По рельсам медленно двигался поезд, разбрасывая электрические искры. Тоннель, по всей видимости, не был обесточен.

— Это делает он? Ребенок? Двигает предметы силой мысли? Монк задержал дыхание, а потом медленно выпустил воздух.

— Нет,— ответил он, глядя, как поезд замедляет ход. А потом вдруг вспомнил: — Там есть еще кое-кто.

— Кто? — встрепенулся Грей.

Когда ладонь Петра прикоснулась к экрану, он отправил чувства в тоннель, достигнув своего предела. Для него, воспламененного похищенными талантами, сталь и бетон не являлись преградой. Все голоса, звучавшие рядом с ним, угасли. Он нырнул в темный тоннель и устремился к одной горящей звезде, которая оставалась внутри, к большому сердцу, которое он любил на протяжении всей своей короткой жизни.