Перси Джексон и последнее пророчество - Риордан Рик

Из столовой видно почти все. Долину окружают холмы. На самом высоком — Холме полукровок — растет сосна Талии, а на ее ветвях висит золотое руно, которое волшебным образом защищает лагерь от врагов. Сторожевой дракон Пелей такой огромный, что я вижу его отсюда — вон он свернулся вокруг ствола и, похрапывая во сне, посылает дымовые сигналы.

Справа от меня тянется лес. Слева сверкает озеро и сияет альпинистская стена — сияет потому, что по ней течет лава. Двенадцать домиков (по одной на каждого олимпийского бога) стоят подковой вокруг общей территории. Дальше на юг лежат клубничные поля, еще дальше — оружейная и Большой дом в четыре этажа, выкрашенный в небесную лазурь, с бронзовым флюгером в виде орла на крыше.

В некотором роде лагерь не изменился. Но, глядя на поля или здания, не догадаешься про войну. Она видна на лицах полубогов, сатиров и наяд, взбирающихся на холм.

Обитателей в лагере было меньше, чем четыре года назад. Некоторые уехали, чтобы никогда больше не вернуться. Некоторые погибли в сражении. Третьи — мы старались о них не говорить — переметнулись к врагу.

Те, кто остался, закалились в боях, и вид у них был усталый. Теперь в лагере редко можно услышать смех. Обитатели домика Гермеса стали меньше прикалываться над ребятами. Трудно разыгрывать других, когда собственная жизнь кажется сплошным приколом.

Первым в столовую прискакал Хирон, что для него не составило труда, потому что ниже поясницы он — жеребец белой масти. Борода у него за лето разрослась, через спину был перекинут лук, а на футболке красовалась надпись: «МОЯ ДРУГАЯ ПОЛОВИНА — КЕНТАВР».

— Перси! — сказал он. — Слава богам. А где…

Тут появилась Аннабет, и, должен признаться, стоило мне ее увидеть, как сердце у меня забилось чаще. Дело не в том, что она старалась хорошо выглядеть, напротив. У нас в последнее время было столько боевых экспедиций, что она почти не расчесывала свои светлые волосы, и ее мало волновало, какая на ней одежда — обычно она появлялась в оранжевой лагерной футболке и джинсах, а время от времени надевала бронзовые доспехи. Глаза у Аннабет были неистово-серые. Чаще всего если мы начинали с ней о чем-то разговаривать, то без ругани, а то и рукоприкладства дело не обходилось. Но стоило мне ее увидеть, как я начинал млеть. Прошлым летом, перед тем как Лука сбежал к Кроносу и все пошло наперекосяк, несколько раз мне в голову приходила мысль: может быть… период рукоприкладства в наших отношениях подходит к концу?

— Что случилось? — Она схватила меня за руку. — Лука…

— Корабль взорван, — сказал я. — Но Кронос остался жив. Я не знаю, где…

Сквозь толпу протиснулась Силена Боргард — непричесанная, даже без косметики, что было совсем на нее не похоже.

— Где Чарли? — спросила она, оглядываясь так, словно он где-то тут прятался.

Я посмотрел на Хирона в поисках помощи.

Старый кентавр откашлялся.

— Силена, дорогая, давай поговорим об этом в Большом доме…

— Нет, — пробормотала она. — Нет. Нет!

Она заплакала, а все стояли вокруг не в силах произнести ни слова. Мы за это лето уже стольких друзей потеряли, но эта потеря была горше всех других. Со смертью Бекендорфа лагерь словно утратил якорь.

Наконец вперед протиснулась Кларисса из домика Ареса. Она обняла Силену. У них была необычнейшая из дружб (это между дочерью бога войны и дочерью богини любви!), но тем не менее с того самого дня, как прошлым летом Силена дала Клариссе совет по поводу ее первого бойфренда, Кларисса решила стать ее персональным телохранителем.

Кларисса — большая и мускулистая, как настоящий регбист, — была одета в кроваво-красные доспехи, каштановые волосы убраны под бандану. Она вечно смотрела хмурым взглядом, но теперь заговорила с Силеной мягким голосом.

— Идем, девочка, — сказала она. — Идем в Большой дом. Я тебе приготовлю горячий шоколад.

Все развернулись и парами или тройками побрели назад в свои домики. Теперь уже никому не хотелось меня видеть. Никто не хотел слушать о взорванном корабле. Остались только Аннабет и Хирон.

Аннабет смахнула слезинку со щеки.

— Я рада, что ты жив, Рыбьи Мозги.

— Спасибо, — ответил я. — Я тоже рад.

— Я уверен, ты сделал все, что мог, Перси. — Хирон положил руку мне на плечо. — Ты расскажешь нам, что случилось?

Мне не хотелось переживать все это заново, но я им все рассказал, включая и мой сон с титанами. Я опустил подробности о Нико, который заставил меня пообещать, что я никому не расскажу о его плане, пока не приму решения, а план был такой жуткий, что рассказывать о нем у меня не было никакого желания.

Хирон смотрел куда-то в сторону долины.

— Мы должны без промедления собрать военный совет и поговорить об этом шпионе и обо всем.

— Посейдон говорил еще об одной угрозе, — сказал я. — О чем-то посерьезнее «Принцессы Андромеды». Я решил, что это может быть тот вызов, о котором титаны говорили в моем сне.

Хирон и Аннабет посмотрели друг на друга, словно знали что-то такое, о чем мне было неизвестно. Мне это ужас как не понравилось.

— Мы обсудим и это, — пообещал Хирон.

— И еще одно. — Я набрал в грудь побольше воздуха. — Посейдон просил передать тебе, что пора. Я должен знать пророчество целиком.

Хирон ссутулился, но ничуть не удивился.

— Я ждал этого дня и боялся его. Ну что же. Аннабет, мы покажем Перси всю правду — от и до. Идем на чердак.

На чердаке Большого дома я был только три раза в жизни, что и так в три раза больше, чем мне бы того хотелось.

С верхней лестничной площадки туда вела приставная лестница. Интересно, подумал я, как туда заберется Хирон — ведь он наполовину конь. Но он и не пытался.

— Ты знаешь, где оно, — сказал он Аннабет. — Неси сюда.

Аннабет кивнула.

— Идем, Перси.

Солнце уже садилось, а потому на чердаке было даже темнее и страшнее, чем обычно. Повсюду валялись трофеи старых героев — проломленные щиты, заспиртованные головы разных монстров в кувшинах, пара жульнических игральных костей на бронзовом подносе с надписью «УКРАДЕНО ГУСОМ, СЫНОМ ГЕРМЕСА, В1988 ГОДУ ИЗ „ХОНДЫ СИВИК“ ХРИСАОРА».

Я поднял кривой бронзовый меч, выгнутый так, что он напоминал букву «М». На металле остались пятна — следы волшебного яда, которым когда-то была смазана его поверхность. На бирке стояла дата — прошлое лето. Подпись гласила: «САБЛЯ КАМПЕ, УНИЧТОЖЕНА В БИТВЕ У ЛАБИРИНТА».

— Ты помнишь, как Бриарей бросал камни? — спросил я.

— А Гроувер посеял панику? — Аннабет против желания улыбнулась.

Мы встретились взглядами. Я вспомнил совсем другое событие прошлого лета под горой Сент-Хеленс, когда Аннабет думала, что я вот-вот умру, и поцеловала меня.

Она откашлялась и отвернулась.

— Пророчество, — глухо напомнила Аннабет.

— Ну да. — Я положил саблю. — Пророчество.

Мы подошли к окну. На треножнике сидел оракул — растрепанная мумия женщины в цветастом платье. Клочья ее волос прилипли к черепу. С высохшего лица взирали остекленевшие глаза. У меня от одного ее вида мурашки побежали по коже.

Раньше если кто-то собирался покинуть лагерь летом, то должен был подняться сюда и пройти испытание. Нынешним летом от этого правила отказались. Обитатели лагеря то и дело отправлялись в боевые экспедиции. Если мы хотели остановить Кроноса, выбора у нас не было.

И все же я прекрасно помнил необычный зеленоватый туман — дух оракула, — который обитал в этой мумии. Сейчас она казалась безжизненной, но, каждый раз изрекая пророчество, она двигалась. Иногда туман извергался из ее рта, приобретая странные формы. Один раз мумия даже покинула чердак и совершила нечто вроде прогулки зомби по роще, чтобы передать послание. Я не очень понимал, что она сделает при изречении великого пророчества. И не удивился бы, начни она с чечетки или с чего-нибудь в этом роде.

Но она сидела там как мертвая, впрочем, она и была мертвая.

— Я этого никогда не пойму, — прошептал я.

— Чего? — спросила Аннабет.

— Как чего? Ведь это же мумия.

— Перси, она не всегда была мумией. Тысячи лет дух оракула жил в прекрасной девушке. Этот дух передавался из поколения в поколение. Хирон мне говорил, что она пятьдесят лет назад была такой же. — Аннабет показала на мумию. — Но она была последней.

— А что случилось?

Аннабет хотела было что-то сказать, но потом передумала.

— Давай-ка сделаем то, что должны, и уберемся отсюда.

— Ну и как мы?.. — Я с опаской посмотрел на высохшего оракула.

Аннабет приблизилась к мумии и вытянула перед собой ладони.

— О оракул, время пришло! Я прошу тебя изречь великое пророчество.

Я напрягся, но мумия не шелохнулась. Аннабет приблизилась и отстегнула одно из ожерелий на мумии. Я никогда не обращал особого внимания на ювелирные штучки этой высохшей старухи. Я думал, это что-то вроде бус братской любви, какие носят хиппи, или что-то типа того. Но когда Аннабет повернулась ко мне, то в руках у нее была кожаная сумочка — вроде мешочка с лечебными травами американских индейцев — на шнурке, украшенном перьями. Она открыла сумочку и вытащила оттуда маленький пергаментный свиток, не толще ее мизинца.