Александр II. Жизнь и смерть - Радзинский Эдвард

И Фигнер была права... Когда-то они были невозможно далеки от Не­чаева, но теперь они к нему столь же невозможно приблизились. Они ведь уже выполняли программу «Катехизиса». Как он мечтал, они со­здали организацию террора, основанную на тотальном подчинении. Как он и призывал, научились беспощадно убивать невинных вместе с виновными — убеждать динамитом врагов революции, как он учил — проникали «во все учреждения и даже в Зимний дворец».                                                                     

И впоследствии, после убийства царя, на процессе народовольцев, когда прокурор заговорил о царской крови, о невинных людях, став­ших жертвой взрыва, раздался оглушительный нарочитый хохот Же­лябова. И прокурор сказал фразу, которую будет повторять вся Россия: «Когда люди плачут, Желябовы смеются».

Нечаевская мораль: «чем хуже жизнь народная, тем лучше для дела революции» — уже давно стала их моралью. Недаром их сейчас так пугали преобразования Лорис-Меликова и они так спешили убить царя.

Вот так в январе — месяце смерти автора «Бесов» — победил герой его романа. И эпиграф к роману «Бесы» — о бесах, переселившихся в сви­ней и сгинувших в пучине, читался теперь как насмешка.

Все вышло наоборот. Бесы завладели молодыми людьми. И впереди маячила большевистская революция.

«БЕСЫ» ДИРИЖИРУЮТ СМЕРТЬЮ СВОЕГО СОЗДАТЕЛЯ

Утром 25 января в окне сырной лавки на Малой Садовой стояла ико­на с изображением Георгия Победоносца и лампадкой. Но окно ря­дом, где находилось жилое помещение хозяев лавки, было прочно занавешено.

Это было торжественное утро. Народовольцы начинали подкоп под улицу, чтобы взорвать царя. Рыть решили из жилого помещения но­вых хозяев лавки. Сняли деревянную обшивку со стены. Открылась кирпичная, цементированная стена, которую надлежало пробивать. Взяли ломы. Первые удары нанесли признанные силачи: Андрей Желябов, Семен Бог­данович и пришедший на подмогу Александр Баранников.

Поработав ломом в магазине, Баранников отправился в гости к друго­му народовольцу Фриденсону. Тут его и ждала погибель. Фриденсон накануне был арестован, и в его квартире была устроена засада. Войдя в квартиру Фриденсона, Баранников попался в эту засаду.

Установив личность Баранникова, полиция после полуночи устроила обыск в его комнате — за стеной квартиры Достоевского. После чего и в комнате Баранникова была устроена полицейская засада.

Достоевский обычно не спал после полуночи — он был ночной чело­век. Слышимость в дешевом жилье была большая, так что шум за стеной писатель не мог не слышать.

Именно во время этого обыска за стеной у Достоевского и слу­чился разрыв легочной артерии — у писателя пошла кровь.

На следующее утро 26-ого у Достоевского было улучшение.

Но в полицейскую западню, устроенную за стеной Достоевского, попадается жертва — это пришедший к Баранникову народоволец Колодкевич. Остался протокол о его шумном задержании, и там простав­лен час задержания — 4 часа по полудни.

Именно в это время — в 4 часа у Достоевского начинается вто­рое сильное кровотечение, которое станет началом конца писа­теля.

В своей книге «Последний год Достоевского» И. Волгин доказал «два странных озадачивающих совпадения»: первые признаки пред­смертной болезни появляются у Достоевского в часы обыска в квар­тире Баранникова, и решительный приступ болезни настигает его буквально тотчас после задержания народовольца Николая Колодкевича...

Возможно, эти обыски и арест молодого народовольца напомнили Достоевскому его молодость. И у впечатлительнейшего, больного пи­сателя началось это кровотечение.

Но есть и другая версия.

СЮЖЕТ ДЛЯ ПОВЕСТИ

Задумавший роман о террористе, Достоевский отлично знал о своем соседе.

И познакомился он с народовольцами до появления у него за сте­ной Баранникова...

В архиве «Народной воли» остался вид на жительство, выданный полицией другому члену Великого И.К. Александре Павловне Корба. И там указано, что в ноябре 1879 года Корба была прописана... в доме 5/2 по Кузнечному переулку. Красавица народоволка оказалась про­писанной... в доме Достоевского! Террористка поселилась в доме Дос­тоевского за год до Баранникова.

Возможно, именно через нее — Корбу, которая когда-то писала ему письмо, Достоевский знакомится уже тогда — в 1879 году с народо­вольцами.

В этом не было ничего необычного. Как мы уже писали, народоволь­цы поддерживали дружеские отношения с некоторыми либеральны­ми литераторами.

Но могли ли поддерживать отношения молодые радикалы с автором «Бесов»?

Ненавидя его роман «Бесы», революционная молодежь, тем не ме­нее, всегда с огромным доверием относилась к Достоевскому. Именно поэтому к нему писала народница и будущая террористка Корба. Несмотря на «Бесов», радикальная молодежь воспринимала До­стоевского как бывшего революционера и каторжника, защитни­ка униженных и оскорбленных. И не случайно во время похорон Достоевского они попытались не­сти за его гробом кандалы, тотчас отобранные полицией.

Но мог ли общаться с молодыми безумцами сам автор «Бесов»?

Достоевский, едва не заплативший жизнью за свои убеждения, пони­мал всю трагичность этих молодых людей: «Жертвовать собою и всем для правды — вот национальная черта поколения. Благослови его Бог и пошли ему понимание ПРАВДЫ. Ибо весь вопрос в том и состоит, что считать за правду», — писал он. И боролся с ними за них самих — «за верное понимание правды». Именно поэтому он написал роман «Бесы», который они возненавидели. ...Именно поэтому он решился сейчас писать продолжение романа «Братья Карамазовы», где судьба Алеши Карамазова — героя, которого они полюбили, должна была от­крыть им «что считать за правду».

И как нужно ему было теперь личное знакомство с героями буду­щей книги!

Так что знакомство молодых радикалов с писателем, решившим пи­сать о них, вполне вероятно.

Возможно, именно поэтому Баранников снял квартиру в доме Дос­тоевского...

Красавец Баранников, идеалист, ставший террористом, участвовав­ший добровольцем в борьбе Черногории против турок (борьбе, кото­рую Достоевский считал святой) — как он должен был быть интере­сен писателю...

И, познакомившись с народовольцами, возможно, Достоевский слу­чайно и узнает о готовящемся взрыве в Зимнем дворце...

Если так, то перестает быть загадочным разговор с Сувориным. Про­цитируем его вновь:

«Представьте себе, что мы с вами стоим у окон магазина Дациаро... Около нас стоит человек, который притворяется, что смотрит... Вдруг поспешно подходит к нему другой человек и говорит: «Сейчас Зимний дворец будет взорван. Я завел машину». Как бы мы с вами поступили? Пошли ли бы мы в Зимний дворец предупредить?.. — И сам отвеча­ет. — Я не пошел бы».

И объясняет: «Мне бы либералы не простили. Они измучили бы меня, довели бы до отчаянья».

Как жалка, надуманна эта причина для бунтаря Достоевского, всю жизнь плывшего против течения, не устававшего воевать с либералами, «служившего только Христу». Конечно же, причина совсем иная, кото­рую он высказать не смеет: он, переживший ожидание смерти на эша­фоте, не может отправить на этот эшафот доверившихся ему молодых людей...

Об этом он мучительно думает, разговаривая с Сувориным, и пото­му тотчас сообщает, что решил написать роман об Алеше Карама­зове — террористе.

И возможно, Достоевский хранил в кабинете какую-то литературу народовольцев, готовясь использовать ее для романа.

Ночной обыск за стеной в квартире Баранникова заставил его по­спешно все уничтожить. Оттого ему пришлось отодвигать нечто тя­желое, и оттого разорвалась артерия. И последующий арест Колодкевича окончательно потряс вчерашнего арестанта-петрашевца (с кото­рого, кстати, формально не был снят надзор полиции). Возможность разоблачения связи с террористами означало новое и окончательное крушение. Опасность, многократно усиленная его вечно воспаленным, безумным воображением... И началось «решительное кровотечение»...

Страх! Достоевский, прячущий подпольную литературу! Сегодняшне­му читателю это может показатся почти смешным. ...Но читателю зав­трашнему, возможно, это покажется уже весьма серьезным.

Но все это — игра воображения. Впрочем, известные нам события и так достаточно мистичны: «Бесы» за стеной дирижировали смертью своего создателя... И смерть Достоевского была прологом к роковому повороту русской Истории.

ТАЙНА НАРОДОВОЛЬЦЕВ — ТАЙНА ПОЛИЦИИ?

Во время пугающе успешной деятельности Исполнительного Комите­та современники постоянно задавали себе один вопрос — почему их до сих пор не поймали? Как вспоминала Вера Фигнер, реально Испол­нительный Комитет располагал 24 членами плюс 500 постоянно дей­ствующих членов партии.