В тени горностаевой мантии - Томилин-Бразоль Анатолий

Только лучше бы мы в каморах сидели. Ведь чего приключилося-то, Анна Степановна... Встренула Бажена в саду какого-то офицера. Раз встренула, другой... Потом еще и еще... Где гуляли, про чего беседовали – не ведаю. Сказала она мне, что зовут его месье Поль и обхождение он имеет ласковое. Словом, понравился он ей. А потом проговорилась, что и она, мол, тому Полю по-сердцу. Он де сам ей то сказал, вроде как признался... Я чего... я тоже говорю, мол – дело молодое, только ты гляди, девка, ноги-то сразу не расставляй, а то ведь обманет. Нет, говорит, он не такой. И тута подходит к окну и зовет меня. Вона, грит, Поль на лошаде верьхами, глянь, какой справный конь под им... Ну, известное дело, цыганка, перво дело на коня глядит...

Я подошла, глянула и сомлела вся. Верите ли, ваше высокоблагородие, сидит на жеребце в аккурат под нашими-то окошками сами его императорское высочество великий князь Павел Петрович. Вот те и Поль... – Горничная замолчала, глядя в расширившиеся глаза хозяйки. – Истинный Христос, Анна Степановна, как на духу...

– Да я верю, верю. Рассказывай далее.

– Оклемалась я мало-мало и говорю: ты мол это чего вообразила? Перед кем жопой вертишь? Ведь это сами их императорское высочество. Какой он тебе Поль?.. Она как зальется слезами. Думала, ума решится. Так убивалась, так жисть свою цыганску проклинала, что и я с ею заревела. Ну, значит, отплакали мы свое. Бажена пообещалась не давать, значит, никакого авансу своему Полю. На том и кончились наши с ей об том разговоры.

Потом, уж не через неделю ли, я индо со счету сбилась, считамши, сколь времени мы в плену-то сидим, сказала она, что был промеж них разговор. Мол, повинился месье Поль в том, что виноват, не сказал сразу кто он есть. И что велит свободить нас из крепости. Мол, мы уже и сей момент свободны. Из камор перевели нас во дворец, в наилучшие палаты. Только Бажена слово свое сдержала, как и обещалась: наставляла его высочество, что де мол зря они ее, простую цыганку, полюбили. И что у них такая супруга прекрасная есть, котора им сынков-наследников народила. Это я ей все про их высочество великую княгиню рассказала.

А после, гуляючи, мы и с Петром Тимофеичем в саду встренулись. Он, грит, лошади мол готовы, можно в Питербурх ехать. Я, понятное дело, сразу согласилась. А Бажена, – ни в какую. Чего, говорит я тама в сырости делать-то буду. Я ей толкую, что де моя барышня сами статс-фрейлиной у их величества, и ее мол не оставят...Только не уговорила. Осталась она, вы уж не взыщите. А сама я сразу и приехала с Петром Тимофеичем.

Дуняша закончила и замолчала. Анна тоже не проронила ни слова. Невероятный неожиданный поворот событий сбил ее с толку и она напряженно размышляла, как доложить императрице о наследнике и Бажене?..

8

Сколько не было в столице Потемкина – месяца два, три ли? За это время холодный и пугливый Петя Завадовский успел надоесть Екатерине. И, надо полагать, светлейший это понимал. Потому что в один прекрасный день, еще до рассвета, когда большинство обитателей Зимнего дворца еще спали, Потемкин выпрыгнул из кибитки и, не останавливаясь, прошел в покои императрицы. Екатерина, в ожидании, когда девка-калмычка принесет холодной воды со льдом для умывания, сидела на маленькой скамеечке и растапливала камин; услыхав знакомые шаги, вскочила, прижала руки к груди. Он вошел, распахнув двери:

– Матушка... Катя!..

Обнял и подхватил на руки ее, хотя и потяжелевшую с годами. А женщина припала лицом к нему, заплакала и засмеялась.

Перед обедом был назначен Совет. Государыня не опоздала. Но когда за нею, как ни в чем не бывало, возникла громоздкая фигура Григория Александровича, не одного из членов этого наиважнейшего собрания продрал по спине мороз. Батюшки-светы, неужто промахнулись, поставив на темную лошадку, на тишайшего Петюнчика Завадовского? И тут же сами себе и ответили: «Точно, промахнулись. Ну разве сравнится крысенок со светлейшим? Да никогда в жизни. Вот он, возьми-ка его за рупь за двадцать. Поди всю ночь гнал лошадей. Ямщика, небось, замертво с козел сняли. А он – хоть бы что, только рожа покраснела более обычного. Громадный, гордый, непобедимый. Черная тесьма через лоб теряется в густых напудренных волосах. Грудь и тезево необъятные, словно ручьем полноводным голубая Андреевская лента перекрывает. Трость в руке с набалдашником из оникса... Светлейший – одно слово...».

Потемкин не заходил в фаворитские покои. Просто даже и не подумал. А там что творилось... Петр Васильевич метался из комнаты в комнату не прибранный, в шлафроке. Рвал на себе волосы, причитал...