В тени горностаевой мантии - Томилин-Бразоль Анатолий

Дуняша вбежала растрепанная, шумно дыша, и сразу, чтобы не слышать упреков, затараторила:

– Не серчайте, барыня, блукала, блукала в потемках с энтим пристальцем, ну – кобель, прости Господи... Ну, кобель...

– Ай, приставал?

– Сперва все про вас спрашивал. Кто, да чо... Я, конечно дело, говорю: «Их высокопревосходительство статс-фрейлина их императорского величества». Ну, он приосекся... А потом... Ой, барыня. Сил нету сказывать.. Ровно пес голодный. Ручищи-то, как клещи. А темно. Я говорю: «Погодите, чо делаете-то, я ведь закричу»...

Анна нетерпеливо перебила:

– А он что?

– Он – то... Ну, кобель же!..

Дуняша подняла голову, поглядела на госпожу, и обе женщины, не сговариваясь, захохотали. Ночью Анна долго не могла уснуть. Вертелась с боку на бок. Мысли какие-то обрывками лезли в голову. Наконец, под утро, подумав, что надо наказать Дуняше, чтобы не топила так жарко, забылась коротким сном.

9

Анна как в воду глядела, когда решила разузнать подробности о чернявом гусаре Зориче. Прежде всего родовое имя его было Неранчич и происходил он из шляхетского, но сильно обнищавшего сербского рода. Вместе с двоюродным дядею своим, премьер-майором Максимом Зоричем, переехал в Россию, где дядя усыновил его, выхлопотал дозволение переменить фамилию и устроил в военную службу. Уже в Семилетней войне Семен Зорич показал себя отменным рубакой. Был несколько раз ранен, побывал в плену и закончил кампанию в чине поручика. Но особенно отличился он в первую турецкую войну, когда под началом генерала Штофельна, а потом и самого князя Репнина, командовал передовым отрядом. Третьего июля 1770 года после жаркого боя окруженный турками Зорич получил удар копьем, рану саблей и оказался в плену... Не сносить бы лихому гусару головы. Янычары, злые за гибель многих товарищей, единогласно требовали его смерти. Спасла его жадность военачальников. Зорич назвался капитаном-пашой, что соответствовало у турок полному генералу. Раз генерал, значит – знатен, а коли знатен, стало быть, богат. С богатого, по азиатским обычаям грех не взять выкуп. И пленного отправили в Константинополь, где он и просидел четыре года, деля заключение с нашим послом в Семибашенном замке. Лишь убедившись, что за самозванным капитаном-пашой ничего нет, его обменяли на кого-то из турецких пленников.

Ореол героя мог бы сделать образ Зорича неотразимым. Но при Дворе его никто не знал, кроме Потемкина. А тот, услав гусар в Швецию, о нем позабыл... Не до майора было.

Анна втихомолку искала встречи с турецким героем. Воспоминания о ночном визите будоражили ей кровь, заставляли биться сердце и лишали сна. Напрасно тискала она коленями подушку. Напрасно смеялась над собой. Ничего не помогало. «Влюбилась, опять?.. Смешно!» Увы, смешно не было. Да она и не влюбилась. Это было другое... Чтобы избавиться от наваждения, отпросилась у императрицы в Москву, повидать дочку перед царскосельским сезоном.

Трудно сказать, чего больше принесло свидание с семейством брата в родном имении – радости или грусти. В сопровождении дочери и ватаги племянниц Анна обошла знакомые с детства места. Потом, на лодках через озеро отправились в Нилову пустынь. Там Анна каялась, истово молилась, просила об отпущении грехов и внесла щедрый вклад. Успокоенная и умиротворенная, она остановилась на несколько дней в уездном Осташкове, посетила воспитательный дом, радетельницей коего себя считала. Не без труда добилась у исправника и городового магистрата грамот с указанием привилегий, предоставленных указом императрицы воспитательным домам. И за это доброе дело получила живейшую благодарность осташковских обывателей.

Надо сказать, что в России сиротские дома существовали издавна. Правда, до начала XVIII столетия находились они в ведении патриаршего приказа. Отменив патриаршество, Петр I определил для их содержания доходы с монастырских вотчин. А в 1715 году велел в Москве и в других городах строить подле церковных оград госпитали и «объявить указ, чтобы зазорных младенцев в непристойные места не отметывали, но приносили бы к вышеозначенным гошпиталям и клали тайно в окно чрез какое закрытие дабы приносимых лиц не было видно». Однако, после смерти императора, воспитательные дома стали один за другим закрываться. И лишь Екатерина II, вскоре по воцарении, утвердила «генеральный план Императорского Воспитательного дома в Москве», составленный Бецким. Тогда же, чтобы упрочить благосостояние новых учреждений и поставить дело призрения на широкую ногу, указаны были и специальные источники доходов воспитательным домам, в том числе ряд налогов на городскую торговлю. Им разрешено было устраивать лотереи, получать четвертую часть доходов с театров и других общественных развлечений, а также с домов, где играли на деньги. Дозволялось учредить собственную сохранную и ссудную казну.