Механизм пространства - Валентинов Андрей

Из трубы, тихо журча, в бочку текла струйка прозрачной жидкости.

– Как видите, ничего сложного.

– Скажете тоже! – возразил сварливый голос. – Ничего сложного! Только успевай следить, чтоб эти олухи где-нибудь не напортачили! Вам чего, господа хорошие?

Перед гостями объявился румяный толстяк в засаленной куртке нараспашку. Несвежая рубашка, обтягивая его живот, готова была лопнуть в любой момент, подобно кожуре перезревшей сливы. Черные глазки-маслины подозрительно изучали пришельцев, блестя из-под кустистых бровей.

– Добрый день, синьор Жоспен. Вы меня не помните? Асканио Собреро, доктор медицины. Я к вам приезжал за фотогеном для опытов.

– Допустим. И что?

Приветливостью хозяин не отличался.

– Хочу у вас еще фотогена купить.

– Это всегда пожалуйста, – оттаял Жоспен. – У меня товар самый лучший! И цены божеские. Не то что у скопидома Фурже… Вам сколько?

– Галлон, – итальянец извлек из саквояжа бутыль.

На лице хозяина отразилось брезгливое разочарование: галлон?!

– А еще я хочу познакомить вас с моим коллегой. Синьор Торвен – профессор из Дании. Он хотел бы побеседовать с вами…

«Этот арбуз на ножках, – Торвен мысленно примерил профессорскую мантию, – меньше, чем с академиком, и рядом не сядет».

– Учтите, я человек занятой, – «арбуз», не моргая, уставился на «профессора». – Работа в разгаре, глаз да глаз нужен. Прозевают мои бездельники, когда мазхулат пойдет – пиши пропало! По-новой гнать придется.

Он жестом подозвал рабочего, вручив тому бутыль: наполни, мол.

– Я не отниму у вас много времени. Речь идет о новых областях использования фотогена. Потребность в нем возрастет, у вас появится больше покупателей…

– Возрастет? – с сомнением хмыкнул хозяин. – Ладно, пошли на свежий воздух.

Удалившись от заводика шагов на двести, Жоспен остановился. Из одного кармана сюртука он извлек толстую сигару, из другого, с особой осторожностью – коробку с переложенными ватой фосфорными спичками.

– С утра не курил, – пожаловался он, по-плебейски откусывая кончик сигары. – На заводе огонь – не приведи Господь! Полыхнет – выскочить не успеешь.

Жоспен лихо чиркнул спичкой о подошву башмака. Головка с шипением вспыхнула, распространяя едкий дым. Обождав, пока она прогорит, толстяк раскурил сигару. Запах табака не слишком отличался от смрада горящего фосфора. Но это было лучше, чем заводская вонь.

– Слушаю вас, господа хорошие!

Торвен жестом велел итальянцу прикусить язык. «Профессор» не может все время молчать и кивать, как китайский болванчик! По невольной ассоциации ему вспомнилась вынужденно немая Пин-Эр.

– Как у вас протекает перегонка нефти?

– Ничего у меня не протекает! – обиделся Жоспен. – Значит, первое: заливаем «черную мамку». Второе: нагреваем и отгоняем «легкую нафту». Тут ухо держи востро! – она от любой искры горит. Дальше гоним кормильца: из пяти ведер «мамки» на круг два ведра выходит…

– Кормильца?

– Я про фотоген…

– Англичане называют его «kerosene», – вставил Собреро.

Торвен важно кивнул: нам, профессорам, этот факт известен.

– У англичан все не по-людски! – хозяин густо сплюнул себе под ноги: будто всю Великобританию сверху донизу оплевал. – После фотогена сливаем мазхулат, чистим куб… И по-новой!

– Ваше производство не слишком отличается от других заводов, – обрадовал толстяка Торвен. – Хорошо, с фотогеном все ясно: освещение, парфюмерия, фармакология. Растворитель для красок. Полезный продукт…

Дорога, разбитая колесами и конскими копытами, вывела их к пруду. Здесь воняло едва ли не больше, чем на заводе.

– Но, кроме фотогена, в вашем распоряжении остаются «легкая нафта» и «мазхулат». Кому вы их продаете, мсье Жоспен? Если есть продукт, найдется и покупатель. Я прав?

Толстяк поперхнулся сигарным дымом.

– Никому я ничего не продаю! Это отходы! Ясно вам?! Отходы! – лицо хозяина пошло багровыми пятнами. Он, весь дрожа, тыкал сигарой в водоем. Пальцы мсье Жоспена тряслись; столбик пепла упал под ноги, рассыпавшись серым прахом. – Я сливаю их в пруд! Слышите? В пруд!

Водоём являл собой жалкое зрелище. Камыш по берегам засох на корню. Мертвые стебли печально шуршали, когда их касался летний ветерок. Трава пожухла футов на тридцать вокруг. Местами ее покрывали ржавые пятна, похожие на лишай. Воду затянула жирная пленка, вся в радужных разводах. На поверхности плавали раздувшиеся трупики лягушек.