Механизм пространства - Валентинов Андрей

За спиной гостя маячила черная тень, беззвучно смеясь.

Матрос замер, боясь пошевельнуться. В каюте, кроме него, спали еще двое из команды. Они перестали храпеть и пускать ветры, но просыпаться и не думали. Лишь застонал толстяк Луиджи: «Не надо! Прошу вас…» – и смолк, тяжело дыша. Паоло не хотел и думать, что могло испугать толстяка, затевавшего драки в каждой таверне.

– Ты хочешь его съесть? – спросил виконт.

– К-кого? – выдохнул Паоло.

– Я знаю, ты голоден. Смотри, это вкусно…

Д'Алюмен поднес распятье ко рту и откусил основание креста. Он жевал дерево, как коржик, смачно похрустывая. Немой хохот тени служил аккомпанементом этой чудовищной трапезе. Христос рыдал, как младенец, предчувствуя близкую гибель.

– Если ты не съешь хоть кусочек, твой бог не воскреснет, – предупредил виконт. – Тебе оставить ребрышко? Окорок? Филейную часть?

«Богохульник! – едва не крикнул Паоло. – Я убью тебя!»

Вместо этого он шепнул, подражая толстяку Луиджи:

– Н-не надо… прошу вас…

– Значит, ты еще недостаточно голоден, – заключил д'Алюмен, свободной рукой откидывая назад волосы, сотканные из бури. – Хорошо, я милосерден. Я приду завтра. Смотри, дружок, проголодайся как следует…

Гость стал оплывать, будто огарок свечи. Мерцающий воск смешался со слезами Спасителя, впитываясь в деревянный пол. Черная тень отступила на шаг, растворяясь во мраке, и матрос Паоло Ровере услышал дивный баритон:

• Кругом вода, одна вода,
• Но сухо на борту,
• Кругом вода, одна вода –
• Ни капли нет во рту.
• Мой Бог, как пусто в глубине! –
• Там только гниль и слизь,
• И твари скользкие наверх
• Оттуда поднялись…^[13]

Проваливаясь в горячечный бред, продлившийся до утра, Паоло еще не знал, что все время будет слышать эту песню, похожую на пророчество ведьмы:

• Все та же жуть сдавила грудь,
• Я поглядел назад:
• О Боже правый! Мертвецы
• Пред мачтою стоят!
• И руки подняты у всех,
• Прямые, как мечи,
• И полыхают руки те,
• Как факелы в ночи…

3

– Вы не поверите, – сказал Андерс Эрстед, – но мне стыдно.

Полковник выглядел не лучшим образом. Простуда сделала то, чего не удавалось тяготам и лишениям дальних дорог. Сейчас Эрстеду легко можно было дать все его пятьдесят с хвостиком. Из носу текло, глаза покраснели и слезились; он гулко чихал, пугая чаек, и утирался клетчатым платком.

Казалось, вчерашний шторм, часть которого «Клоринде» удалось пересидеть в бухте близ Виго, в пестрой компании рыболовецких суденышек, потрепал Эрстеда больше, чем шхуну.

– У вас нет причин стыдиться, Андерс, – возразил князь.

– О, я стыжусь не за себя, друзья мои! – полковник еще раз чихнул. – Что есть насморк перед бессилием цивилизации? Капризы ветра, волнение моря – и вот мы, венцы творения, вынуждены сперва бежать, а там и прятаться. Ну почему Карно такой упрямец? Раскрой он карты, в его распоряжении были бы лучшие умы и лучшие механики! А мы бы, вооружась новым двигателем, истинным Механизмом Пространства, летели бы, опережая бурю, и смеялись над штормами. Морские змеи утопились бы от горя, глядя на нас…

– Вы преувеличиваете, – пафос спутника вызвал улыбку на бледных губах князя. Чувствовалось, что он уважает веру Эрстеда в могущество науки, как уважал бы любую другую веру, но разделяет ее не до конца. – Во-первых, Карно не такой уж упрямец. Он просто индивидуалист, как большинство умников, и патриот, как большинство выпускников лицея Карла Великого. Одно, помноженное на другое, дает ужасающие результаты. И государство беззастенчиво пользуется сей математикой. Уж поверьте – мы, поляки, знаем в этом толк…

– Во-первых? Значит, есть еще и во-вторых?

– Есть. Я не знаю, в чем соль открытия Карно. Допустим, это нечто сногсшибательное. Паровые двигатели сдохнут от зависти, узнав про французский феномен. Но шторм есть шторм, и смеяться над ним – опасно.

– В штормах вы тоже разбираетесь, как поляк? – рискнул сострить Огюст.

Князь остался серьезен.

– Нет. Как поляк, я разбираюсь в опасностях.

– Например?

– Например, в тех, к которым приводит излишне развитое чувство юмора.

Прикусив язык, Огюст сделал вид, что любуется красотами Атлантики. Меньше всего он хотел бы обострять отношения с Волмонтовичем. Князь недолюбливал молодого человека с первого дня знакомства. И каждую минуту был начеку, подозревая: вот-вот Шевалье кинется душить полковника Эрстеда, рыча диким зверем.