Скорпион в янтаре. Том 2. Криптократы - Звягинцев Василий

Из исторических источников, которые здесь только на будущей неделе станут «разведданными», Шульгин знал, что уже в начале января в ходе Теруэльской операции, показавшей, что республиканцы воевать умеют, в штабе мятежников, в высоких европейских кабинетах началось нечто вроде паники.

Германский посол при Франко фон Шторер доносил в Берлин, что «красные» сумели значительно повысить боеспособность и захватили инициативу с далеко идущими последствиями.

Министр иностранных дел Италии граф Чиано доложил дуче, что из Испании приходят «плохие новости».

Командующий итальянскими войсками генерал Берти срочно вылетел в Рим с предложением полностью вывести оттуда экспедиционный корпус, так как «звезда генерала Франко уже закатилась».

Правительство «Народного фронта» Франции на всякий случай объявило об открытии границы на Пиренеях и пропуске через нее давно закупленных и оплаченных Республикой военных грузов. Это в корне меняло ситуацию. Если дорога Тулуза — Барселона заработает всерьез, эшелоны из СССР пойдут потоком, делая бессмысленной германо-итальянскую морскую блокаду.

И это всего лишь после того, как республиканцы разбили четыре дивизии неприятеля и взяли первый за всю войну хорошо укрепленный город. Как генерал Юденич в пятнадцатом году, свирепой зимой, — даже теоретически неприступный Эрзерум.

Сейчас по любой логике, пусть обычного самосохранения, испанцам следовало наступать и наступать, вводя в бой все, что возможно. Со всех фронтов стягивать ударные части, особенно танки, выгребать железной метлой тыловиков, резервистов, анархистов и поумовцев. Главное же — бросить в «последний и решительный» Интербригады, которые как раз сейчас было решено отвести в тыл. Чтобы не раздражать «Комитет по невмешательству», ну и по некоторым другим причинам внутреннего характера.

Любому толковому полководцу прежних времен было известно, не так мозгами, как нутром, что если чаша весов колеблется, то нужно рискнуть всем. Проиграв решительное сражение, арьергардными боями не спасешься. Оттого Суворов семитысячным войском атаковал стотысячное турецкое и победил. То же делали и Слащев, и Каппель, и Манштейн. Моше Даян бросил на стол все свои карты в «шестидневную». А как только теоретики после вьетнамской войны начали задумываться о «сбережении сил», об «активных вылазках» в условиях тотальной обороны, так и кончилось настоящее военное искусство.

Кроме того, в этом мире еще не наступила эпоха «спецназов». Генералы жили воспоминаниями о Мировой войне, планах Шлиффена и обоих Мольтке, старшего и младшего, миллионных армиях, под гром тысяч пушек штурмующих форты, укрепрайоны, прикрытые бесконечными рядами проволочных заграждений позиции.

Расчеты сил и средств сводились к примитивным формулам: наступающий должен иметь трехкратный перевес перед обороняющимся, любое наступление с решительными целями должно сопровождаться многочасовой артподготовкой, танки предназначены для непосредственной поддержки пехоты на поле боя и т. д.

О том, что рота хорошо подготовленных бойцов способна выполнить задачу, непосильную стрелковому корпусу со средствами усиления, догадывались очень немногие.

Даже создав свой «особый» 14-й корпус, республиканцы вместе с советскими товарищами не дошли до простейшей мысли, что не диверсиями в прифронтовой полосе надо заниматься, не поезда и автомобильные мостики взрывать, а учинять операции стратегического масштаба в глубоких тылах неприятеля. Не вершки сорняков сбивать, а выжигать корни!

Из резиденции Прието Шульгин на юрком и малоприметном «фордике», подозрительно похожем на отечественную «эмку», поехал по условно затемненному (уличные фонари погашены, но светятся окна и витрины многочисленных ресторанчиков и кафе) бульвару Лас-Рамблас. Красивейшая магистраль Барселоны, классическая архитектура, четыре ряда громадных платанов на всей ее протяженности. Летом здесь, наверное, полный восторг! Музыка, шелест листвы, ароматы, фланирующая толпа, столики под парусиновыми зонтами вдоль тротуаров.

В штабе на площади Каталонии его ждали те, кому и предстояло воплощать в жизнь его идеи, рутинные для конца двадцатого века, но революционные для тридцатых годов. Большинство военных специалистов оставались в сфере представлений Первой (и тогда единственной) мировой войны, а советские товарищи кое-как пытались приспособить к нынешним реалиям собственный или вычитанный в книгах опыт своей Гражданской, с этой имеющей крайне мало общего.

Результаты переговоров с Прието и последние свои стратегические соображения «личный представитель Сталина» Шестаков на картах и на пальцах объяснил Рокоссовскому и военным советникам меньшего калибра: пехотному, танковому, авиационному, артиллерийскому и морскому. За основу взяв свой стиль поведения с Попелем и Рябышевым в нарисованном сорок первом, со Слащевым на Гражданской, Берестина и Воронцова — с полководцами Великой Отечественной. Применяя и «морально недопустимые приемы». Ему-то что?

— Я вас понимаю, товарищи, но и вы меня поймите. Наверняка ведь думаете о том, что случилось с вашими предшественниками? — Фраза была запредельно крамольной, кое у кого озноб по спине пробежал и ладони вспотели. Уже слушать такое, немедленно не донеся «куда следует», равно самоубийству. По прошлым, впрочем, обычаям. Сейчас линия партии, похоже, начала искривляться в другую сторону.

Ответа он, естественно, не получил. Да и какой ответ? Каждый из присутствующих знал, куда делись те, кто трудился здесь до них. Берзин, Горев, Качанов и другие. Сегодня статья в газете, награждение и новая должность со званием, а завтра нет такого человека, и школьники всей великой страны вымарывают химическими карандашами фамилии из учебников, жгут в кочегарке рулоны любовно сделанных совсем недавно стенгазет.

— Думаете, и правильно, что думаете. Кому что конкретно предъявили, не знаю, и на данный момент мне это неинтересно. А вот то, что под их чутким руководством ярких побед не случилось, это факт. И товарищ Сталин с подачи ныне разоблаченного Ежова вполне мог поверить, что без троцкистов и фашистов не обошлось. Потому и поручил мне переломить ситуацию. Советская страна не настолько еще богата, чтобы отрывать у нашего народа миллионы, которые бессмысленно сгорают здесь на полях сражений. Я не собираюсь никого пугать, намерен работать с вами. Ни один человек без моего разрешения (или приказа) отсюда отозван, тем более репрессирован, не будет. Мы или вместе победим, или вместе проиграем. Причем я намереваюсь победить в ближайшее время. Другого столь благоприятного момента может не представиться.

Давайте, товарищи, покажите, кто на что способен всерьез. «Аркольский мост» перед вами, образно говоря. Сейчас такой нам выпадает шанс, что, как в сказке, можно добиться сразу всего…

Он считал, что говорит и поступает правильно. Тут и некоторая доля обычного советско-большевистского пафоса, и намек на то, что каждому предоставляется шанс сделать блестящую карьеру при достаточных гарантиях личной безопасности. Приблизительно ту перспективу он открыл советникам, что Сталин своим генералам после поражений сорок первого: дай результат — и станешь хоть маршалом, невзирая на происхождение, прошлые заблуждения и дефекты в анкете.

— Мы в конце концов мужики, командиры или кто? — перешел он на простецкий, но отдающий металлом тон, расхаживая с дымящейся сигарой по кабинету. — Битые немцы, никчемные вояки итальянцы, марокканцы и прочая шелупонь — разве это противник? Немного фантазии, непреклонная решимость — и все! Помните, как в девятнадцатом белые сломались разом и побежали от Орла до Новороссийска? Так подальше было, чем от Теруэля до Бильбао. Насколько? — указал он сигарой на советника Малиновского (дона Малино).

— В три раза примерно, тысяча триста километров против пятисот.

— Совершенно верно. Так что все в наших руках… Одним словом, вы тут подумайте, через час я вернусь. Надеюсь увидеть окончательный и согласованный план победы.

Он встал, собираясь пройти в другое помещение, где ждали его люди, которых на это совещание он не счел нужным пригласить.

— Разрешите обратиться, товарищ Шестаков, — поднялся со своего места полковник Павлов, советник танковых войск, круглоголовый, наголо выбритый мужчина с усиками щеткой и тяжелым внимательным взглядом.

Хороший командир и специалист, пока, правда, максимум дивизионного уровня. Грубый, упорный, но мало самостоятельный. От чрезмерного желания угодить Москве в должности командующего Белорусским округом проигравший приграничное сражение, зря, под горячую сталинскую руку, расстрелянный уже в июле сорок первого. С гораздо большими основаниями можно было бы расстрелять Жукова, но тот вывернулся.