Скорпион в янтаре. Том 2. Криптократы - Звягинцев Василий

Значит, и ему следует сохранять олимпийское спокойствие.

— Ввязавшись, — продолжал Буданцев, — мы обратили внимание, что в этом доме находится нечто вроде командного пункта нападающих. Им и решили заняться в первую очередь. Кое-кто из моих ребят не так давно вернулись из Парагвая, где успешно показали боливийцам и их американским инструкторам, как нужно воевать…

Внимательно читал газеты Иван Афанасьевич, и не только советские, вот и пригодились сведения о далекой войне для текущей маскировки.

— Имеют награды. В случае чего и вам могут оказаться полезными… В Южной Америке обезьяны поменьше, конечно, но этих тоже не испугались.

Бойцы-десантники молча переминались в сторонке, словно не о них речь шла. Сам старший лейтенант оставался у задних дверей автобуса с пленными, явно не намеренный просто так расставаться с добычей, ради которой рисковал головой, если не бессмертной душой.

— Примите мою искреннюю благодарность. Несколько позже я подумаю, как ее выразить в наглядной форме…

Сашка подошел к Гришину.

— Ваша фамилия как?

— Роман меня зовут. — Игра начальника была ему пока не совсем понятна, но служба научила подхватывать на лету любую предложенную вводную.

— Из каких мест будете?

— Воронежский…

— Давно из дома?

— С двадцатого года…

Шестаков кивнул понимающе.

— Рад, что годы на чужбине не повлияли на ваш патриотизм. Я имею право наградить вас медалью «За отвагу» или даже орденом. Захотите — могу ходатайствовать о возвращении советского гражданства…

Гришин, видя, что за ним наблюдают, неопределенно пожал плечами.

— Хорошо, об этом мы поговорим несколько позже. А пока передайте задержанных товарищу полковнику, он доставит их в то место, где с ними проведут нужную работу.

— Для опытов, значит?

— В самую точку, — не стал спорить Шульгин-Шестаков, — вся наша жизнь — сплошные опыты. То мы их ставим, то над нами. У меня к вам еще несколько вопросов, давайте отойдем в сторонку…

— Значит, делаем так, — сказал он, когда немец не мог их слышать и даже читать по губам, если бы вдруг умел, — вот тебе деньги… — Шульгин выгреб из карманов все, что было при себе, около тысячи фунтов, передал так, чтобы было видно со стороны. — Как будто плата с моей стороны за проделанную работу. Теперь со своей командой посиди вон там, у входа, пока Буданцев подойдет. Изобразим, будто я вас вербовать надумал…

— Понятное дело. Только как прикажете дальше смотреть на товарища Буданцева? — и вкратце изложил то, что видел и слышал.

— Конкретные претензии имеете?

— Контакты с предполагаемым противником…

— Тебе, Роман, контрразведкой поручали заниматься? Нет? Инициатива, значит? Собственной работы не хватает? Я подкину. Мало не покажется. Иван Афанасьевич — доверенный человек, как и вы, направленный в мое распоряжение лично наркомом Заковским. По званию — постарше вас будет. Так что фантазии выбрось из головы. Прикажу — будешь ему подчиняться, как мне. А то в следующий раз подумаю, брать тебя на задание или предпочесть кого попроще…

Далее — я не знаю, когда вернусь, может быть, съездить кое-куда придется. До особого распоряжения оставляю тебя в должности коменданта миссии. Пока не разберемся, кто из ответработников жив, кто ранен… А ты у меня в полном порядке, комендантский взвод при тебе… Собрать всех погибших товарищей в подходящее помещение. Как быть с похоронами — после решим. Одновременно начинайте наводить в здании порядок, не снижая обороноспособности. Как использовать танкистов, согласуй с их командиром, тоже от моего имени.

Возникнут нерешаемые вопросы — я буду в своем кабинете, часа через два. То, что валяется на площади, пусть убирают испанцы. Но сам присмотри: вдруг объявятся недобитые. Тех — в подвал, под строжайшую охрану. Там посмотрим, что с ними делать… Выполняй!

Буданцев с Антоном и Готлибом что-то оживленно обсуждали, наверное, богословские вопросы, очень уж обстановка располагала.

— Вас, значит, Иваном зовут? — со всей любезностью спросил Шульгин у Буданцева.

— Совершенно верно. Куда это вы моих людей отправили?

— Не отправил, а попросил подождать завершения разговора с вами. У меня есть несколько вопросов, которые лучше задать в более спокойной обстановке. Если вы согласны, присоединяйтесь к своим товарищам и ждите моего возращения. Если нет — не смею задерживать.

— Меня или всех?

— Конечно, всех. Вы — свободные люди, сами за себя отвечаете…

Буданцев, сообразив, что операция продолжается, мельком взглянул на Готлиба. Тот изображал полное безразличие.

— Пожалуй, можно и поговорить. Но оружие сдавать не будем, и разговаривать не в вашей миссии, в другом месте…

— Дело хозяйское, однако ваши предосторожности напрасны. Я — человек слова, а имел бы враждебные намерения… После всего случившегося вашей судьбой не станет интересоваться никто, стоит мне сейчас товарищу полковнику кивнуть…

— Что да, то да… Да ладно, где наша не пропадала. — Буданцев улыбнулся залихватски, небрежным движением отдал честь всем сразу, пошел к выступу цоколя первого этажа, где сгруппировались десантники.

— Ну а вы, господин, каким образом оказались на этом поле скорби и славы? — спросил Шестаков у Готлиба. — Только не говорите, как персонаж Джерома, что случайно вышли на улицу слишком рано… Представьтесь, чего уж теперь… В любом случае, вы сражались на нашей стороне, и это зачтется… Паспорт у вас, скорее всего, дипломатический? Или работаете под вольного стрелка?

— Под вольного стрелка с дипломатическим паспортом. — Немец и от Шестакова не стал скрывать знания языка, хотя протокол, раз уж назвался дипломатом, требовал иного. — Мне кажется, вместе с нашим бывшим соотечественником повоевали мы неплохо. Только вот ума не приложу, что вы с пленными делать будете? Передовая марксистская биология не призна́ет их существования. Академик Павлов умер, достойных учеников у него не осталось, в НКВД подходящих специалистов наверняка нет…

— Передовая арийская ушла дальше? — доставая папиросу, спросил Шульгин. — Я не знаю, господин Готлиб, просто ли вы разведчик, или по совместительству «подходящий специалист», но что умный человек — несомненно. Готов выслушать ваши предположения. Понятно ведь, что столкнулись мы с явлением, кардинально меняющим наши представления о мироустройстве. Полковник нам не помеха, — указал он на цепко скользящего глазами по близким и дальним окнам окрестных зданий Антона. Насторожен и напряжен, восходящие и нисходящие миры, небось, мыслью ощупывает или с Замком на связи… — Товарищ Шульгин тоже разбирается в некоторых теоретических вопросах.

— Господи, куда я попал! — картинно всплеснул руками немец. — Вокруг совершенно босховский пейзаж, а немецкий дипломат, Высокопревосходительный советский Представитель и специалист известного ведомства свободно рассуждают о…

— Ну-ну, — поощрил его Антон. — Назовите нужный термин, и сразу все станет, как у Конфуция. Правильное имя — основа всего…

Готлиб неожиданно собрал лицо в жесткую маску кадрового прусского офицера.

— О чем это мы? Предрассветный час после трудной ночи нередко может вызвать странные мысли. Вы меня простите, господин Шестаков, я лучше удалюсь. Вы сможете принять меня сегодня во второй половине дня? У нас есть, о чем поговорить, ручаюсь…

— Лучше — завтра с утра. Ночь была и в самом деле трудная, день вряд ли окажется легче, а нужно сколько-нибудь и поспать?

— Хорошо, утром я позвоню…

— Буду ждать с нетерпением. Чтобы я успел подготовиться, признайтесь — вы кого представляете, РСХА, ведомство Риббентропа[56] или же?..

— Людей, которые считают, что с Россией выгоднее дружить, чем воевать…

— Понятно. Невзирая на то, что в «Майн кампф» написаны прямо противоположные вещи?

— Бисмарк жил и работал гораздо раньше…

— Ну, хорошо. До встречи.

Что ночь была трудная — это очень мягко сказано. Она была страшной для всех выживших. Для убитых с обеих сторон — наверное, тоже, но им сейчас уже все равно. «Кому память, кому слава, кому мертвая вода…» Как дальше, Шульгин не помнил.

Но вот они остались вдвоем рядом с автобусом. Антон в облике Шульгина и Шульгин в облике Шестакова. Смотреть в кривое зеркало Сашке становилось утомительно.

— Как размен проводить будем? — спросил он форзейля.

— В Замок перескочим, он сделает. Садись…

Облегчение и радость, которые Шульгин испытал, захлопывая за собой отделанную лакированной рейкой дверцу автобуса, трудно передать. Все вокруг больше его не касается. Судьба испанской революции, военные, хозяйственные и психологические проблемы, которые непременно возникнут перед Шестаковым в ближайшие часы и минуты… Он здесь больше ни при чем! Поучаствовать в острой ситуации, пусть даже Каховское сражение выиграть, изображая некую загадочную личность, но оставаясь самим собой, — это совсем не то, что в чужой шкуре тащить на себе сверх всякой меры нагруженный воз, без близкой перспективы куда-нибудь доехать. Близкая перспектива — встреча с товарищем Сталиным…