Скорпион в янтаре. Том 2. Криптократы - Звягинцев Василий

— Стреляли из неизвестного оружия, устроенного по принципу ракеты. У нас нечто подобное испытывается с целью вооружения истребителей-штурмовиков. Здесь имел место ручной, значительно усовершенствованный вариант.

— Вы так быстро успели разобраться? Ночью, в той неразберихе, да еще и героически спасая из-под огня своего руководителя? У вас было от силы две-три минуты, большинство специально подготовленных сотрудников вообще не поняли, что происходит. Не удивительно?

— Товарищ Сталин! Я все-таки военный инженер. Некоторые вещи воспринимаю быстрее, чем выпускники ЦПУ или рабфака[44]. Звук выстрела и факел увидел за пятьдесят метров. Оценил ситуацию. Огонь из пистолета открыл одновременно с охраной. Причем прицельно. Реакция у меня тоже выше средней, вы знаете. В итоге и нападающие были уничтожены на месте, и образец оружия взят еще горячим. Могу предъявить. Кроме того, простите, товарищ Сталин, времени прошло не две минуты, а более пяти. Иногда восприятие в острых ситуациях несколько искажается. В ту или другую сторону.

— Хотите сказать, что от страха я впал в прострацию?

— Нет, товарищ Сталин. Я именно о восприятии времени. Много раз при анализе некоторых происшествий выяснялось, что реально совершенные действия и процессы технически не могли произойти в указанный отрезок… У летчиков-испытателей, например. И наоборот.

— Но вы удачно, как вам, может быть, кажется, обошли вопрос о троцкистах… — Лихарев, проработав с Иосифом Виссарионовичем десяток лет, так и не смог понять (учитывая и его особые способности), на самом ли деле тот имел какие-то особые претензии к Льву Давидовичу. И личных конфликтов у них никогда не было при советской совместной работе, и Троцкий в пору возвышения Сталина не затевал ничего противоестественного, за исключением «общепартийной дискуссии», а это, понятно, совсем не вооруженный заговор. Более того, до двадцать пятого года Троцкий мог сделать со Сталиным нечто худшее, чем высылка в Алма-Ату или в Турцию. Не сделал. И Сталин не сделал. Принцевы острова — это не Магадан. Зато оба получили по интересному партнеру. Троцкий писал книги и развлекался с девушками в Кайокане на деньги мексиканского правительства, Сталин любые проблемы управления страной, а равно и любого неприятного ему человека списывал на происки троцкистов.

Всем было хорошо. До сего момента.

Лихареву подставлять голову не под гильотину, просто под сталинские завихрения было неинтересно.

— Иосиф Виссарионович, пойдемте, я вам предъявлю этих троцкистов. Они готовенькие лежат в моей машине. Я никогда не позволял себе спорить с вами. Как назовете — так и будет. Заодно и учебники перепишем…

— Какие учебники? — почувствовал подвох Сталин.

— Какие угодно. Истории, биологии…

Вождь обладал не только высочайшим для тех времен общим, хотя и бессистемным образованием (до тысячи прочитываемых в день страниц литературных и прочих текстов), но еще и синкретическим[45] мышлением.

— Ну, пойдемте. Всегда хорошо прогуляться по настоящему морозцу. Мозги проветривает. Может пригодиться, как считаете?

Ночь и вправду была хороша. Как одна из первых ночей Лихарева на Земле. Февральская, подмосковная, от легкого ветерка снег сам собой осыпался с еловых лап, да и с неба тоже падали огромные хрупкие снежинки, и, глядя на их медленное парение, о другом думать не хотелось.

Вождь не позволил надежным в иных делах, но совершенно некультурным охранникам НКВД пойти следом. Только один личный телохранитель, сван или осетин по кличке Абрек, постоянно живший на даче, которому Сталин верил беспредельно по причине общего прошлого и еще каких-то, никому не известных факторов, шел тремя шагами сзади. В мохнатой папахе, коричневой черкеске, пряча в прорезном кармане какое-то оружие. «Маузер» скорее всего, который всегда ценился в горах, но точно Лихарев не знал, даже у него личные контакты с Абреком не получались. Известно было только одно — убивать этот специалист умел.

— Ваш друг, которого вы привезли, вышел на крыльцо, — отметил Сталин, не оборачиваясь. — Вы нас познакомите?

— На вашей даче иное невозможно. Как же?

— А зачем он нам нужен? И откуда он?

— Из Англии. Наш человек, «лежал на дне» со времен Вячеслава Рудольфовича Менжинского[46]. А зачем — сейчас увидите. Мне это — трудно…

Антон, не проявив ни малейшего почтения к Сталину (вежливо раскланялся он раньше), специально изображая постороннего по всем параметрам человека, подошел к «Гудзону», распахнул дверцу.

Три выложенных на снег тела произвели впечатление. Даже на Абрека. Он сначала нагнулся, разглядывая лица, с которых Антон сдернул чехлы, потом отступил на шаг. Пистолета при этом не вытащив.

— Алмасты? — спросил он непонятно.

— А хрен его знает, ты или не ты. Видел раньше? — спросил Антон именно у сына гор, который мог знать то, что неизвестно более цивилизованным людям.

Абрек разразился длиннейшей тирадой, непонятной никому, кроме Сталина. И ему, невзирая на должность генсека, пришлось переводить.

— Где вы их взяли? Откуда они появились? Старики в горах говорили, что они появляются в очень плохие времена. С ними справиться невозможно…

— А мы вот справились, — перебил Сталина Антон.

Абрек нагнулся, начал пальцем касаться дырок в телах, что-то бормоча.

— Тут девять, тут девять, тут восемь. Хорошо стреляли. Потому и убили. Из кремневки однозарядной не получится… — опять перевел Сталин. Добавил от себя: — Даже если круглая пуля в одну десятую фунта[47]. Пойдемте в дом. Этих — в подвал, — распорядился он. — Ты, Амиран, лично отвечаешь.

Вопросы о троцкизме, подозрительном поведении Лихарева, иных моментах, связанных с текущей политикой, снялись сами собой.

Расположились на втором этаже, в кабинете. И Лихарев, и Антон позволили первобытному воображению Сталина проявить себя в полной свободе. Никаких посторонних усилий не требовалось. Натуральных трупов легендарных существ хватило. Хотя бы для того, чтобы Иосиф Виссарионович поверил, что напрасно он вообразил себя владыкой России поверх всех бывших властей, мирских и церковных.

Кто ты есть, бывший семинарист, бывший рядовой член ЦК РКП, наркомнац, генеральный начальник партийной канцелярии, ставший Цезарем? Да никто! Вот, пришли за тобой. Спасибо, защитил помощник. Сталин верил, что спас его не кто иной, как Лихарев. Тоже странный человек. Что еще более подчеркивало собственную ничтожность вождя. Вторая ракета влепилась бы в его машину — и все! Траурный Пленум, венки, похороны, выборы нового вождя. Молотова, Андреева, да хоть Кагановича. Какая разница, кто встанет у руля, когда ЕГО закопают?

И сейчас двое абсолютно непонятных ему людей сидят напротив. Лица молодые, суровые. Убить могут сразу. Из пистолетов или руками. Как Павла Первого.

Он не подумал, что убить его можно было и на Арбате, «под шумок», что называется.

Сталин собрал все свое мужество.

— Мы немедленно вызовем самых лучших ученых, пусть они разберутся. С доставленной вами ракетой и пусковой установкой тоже. А сейчас что делать?

Антон увидел, что Сталина именно в этот момент можно брать «голыми руками». Он согласится на все, лишь бы сохранить должность, положение и подобие власти.

— Понимаете, господин Сталин, ВЫ столкнулись со случаем, марксистской теорией не предусмотренным. — Форзейль говорил с легким акцентом, похожим на английский. — Поэтому придется переходить на иную логику. Этих трех мы убили. Ваши профессора разберутся с их анатомией. И что?

Из некоторых источников Антон имел информацию, что, обучаясь в семинарии, Сталин якобы вступил в глубоко законспирированный православный исихастский Орден Безмолвия. Своеобразный аналог иезуитского, но гораздо более тайный. И в качестве послушания ему было предписано внедриться в коммунистическое движение, естественно, «к вящей славе божьей». С целью сохранения устоев и подготовки к грядущему возрождению «Третьего Рима».

Отчего бы и нет? История знает и не такие сюжеты.

— Если из пистолетов можно убить троих, более совершенным оружием справимся и с тысячами. Разве не так?

— Вы снова руководствуетесь обычной логикой. Но вам должно быть известно, что логик достаточно много. И какой из них пользуются эти существа, а главное, те, кто их направил?

Как бы между прочим, он произнес на греческом одну из исихастских монашеских формул: «Не ищи показывать себя превосходящим других, подвиги во имя Веры совершай втайне».

Ни единым движением Сталин не выдал, что воспринял эти слова иначе, чем в их прямом смысле. Понять-то, конечно, понял все, однако прямого, адресованного именно ему пароля не прозвучало. Поэтому можно было продолжать игру, пусть и с учетом услышанного.