Все зависит от нас - Конюшевский Владислав

— И что, не нашлось не одного человека, который бы мог это остановить? Ни одного из многих миллионов?

— Человека? Да откуда бы он взялся этот человек? Все, кто хоть чуть-чуть выделялись из общей массы и осмеливались на поступки, были уничтожены ещё в ваши времена. Во всяком случае, так потом Хрущёв говорил — мол, людоедский режим палача всех народов, сильно ослабил страну и теперь надо начинать всё с начала. Вот преодолеем последствия культа личности — будет вам коммунизм. Когда жрать стало совсем нечего, коммунизм решили отложить и объявили перестройку. Захотели устроить капитализм, под руководством партии. Но силы слегка не рассчитали и рыба, как обычно начала гнить с головы. Каждый мало-мальски значимый партийный функционер, тут же начал ковать деньги. Ну а за ним и остальные потянулись, по мере возможности. Партия моментально стала непопулярна. Все первые, вторые, третьи и последующие секретари, устроили шоу с выкидыванием партбилетов и заделались бизнесменами. Причём, все поголовно — верующими. Церковь сразу приподнялась. Выбила себе льготы на ввоз спиртного из заграницы и тоже начала рубить свою копеечку. И ведь, блин, ничем не брезговали — казино освящали, машины крутые, только что не публичные дома. Хотя может и их тоже, только по телевизору этого не показывали... А человек... Никто коммунистам не верил ни на грош. Декларировать одно и делать другое, у них в плоть въелось. Поэтому все дружными колоннами, пошли за демократами. Вот только они, вообще, оказались пятой колонной. Часть работала на западные страны, а часть была идеалистами с таким завихрением в мозгах, что лучше бы они были предателями. Тогда может и вреда от них вышло б меньше.

Я выдохся и, махнув рукой, замолк. Терзало смутное ощущение, что понесло меня куда-то не туда. На хрена, спрашивается, было про всех этих партийцев говорить и коммунистов обвинять? Можно ведь и по другому сказать — помягче. А то сейчас взъярится Учитель Народов — я ведь и его попутно приплёл, и писец.

Но, правда, думал про всё это без особой боязни. Вовсе не из-за того, что особо смелый или сильно глупый, просто неожиданно навалилась какая-то тупая усталость. Думал-то, меня встретят как обычно, с распростёртыми объятиями, но разговор сразу пошёл не туда, вот меня и нахлобучило. Да и курить хотелось страшно. Решив, что терять особо уже нечего, набрался наглости и попросил на это разрешения. Сталин только кивнул и, очередной раз пройдя по кабинету, вызвал Поскребышева. Бессменный секретарь через секунду появился в дверях, ожидая указаний.

— Там, в приёмной, сидит товарищ Колычев. Извинитесь и скажите ему, что он может быть свободным. Я встречусь с ним завтра в 10:00. А вы, прикажите принести нам чаю.

Уже обращаясь ко мне, поинтересовался:

— Может, товарищ Лисов, хочет чего-нибудь покрепче?

Мне бы сейчас конечно грамм сто не помешало, но, памятуя тот стакан, с которого всё и началось, твёрдо отказался.

— Тогда чаю и что-нибудь к нему. Да, и отмените все встречи на сегодня...

Поскребышев, кивнув, испарился, а Верховный, дождавшись когда принесут чай и печенье к нему, пригласил меня за стоящий в углу столик.

— Угощайтесь, Илья Ивано... Илья Николаевич, так ведь правильней будет?

— Так точно, товарищ Сталин!

— Вы угощайтесь, печенье у нас очень вкусное.

Потом он, помешивая сахар, несколько раз звякнул ложечкой о стакан и задумчиво, вроде даже не ко мне обращаясь, протянул:

— Значит, в том, что произойдёт через полвека, потомки обвиняют меня и партию? Очень интересно... А вы лично как думаете?

Я, поняв, что наконец пошёл серьёзный разговор, без наездов и запугиваний, отложил печенюшку и ответил:

— Партию — однозначно правильно обвиняют. Деградировала она напрочь. И в лучшие времена не блистала — насмотрелся я на теперешних замполитов и партийных руководителей, а потом так и вообще... Насчёт вас, тоже был уверен, пока не узнал получше. Но теперь — сильно сомневаюсь. Слишком вы неоднозначная личность. Никогда ничего не делаете просто так. Единственно... Один вопрос можно? — дождавшись кивка, продолжил, — зачем вы опять начали «охоту на ведьм»? Неужели мало в тридцатых годах народа посадили? Вы же сами признали, что были неправы, и в сорок первом да сорок втором годах почти всех выпустили. А сейчас что, по новой начинается?

Сталин помолчал, вытащил из коробки папиросу и, закурив, посмотрел на меня усталым взглядом: