Герой - Мазин Александр

— Я знала, знала... — шептала она. — Я знала, что так и будет... О, Господи...

— Не бойся, дочка! — это проскрипел старый варяг. — Никто тебе зла не учинит. Мы не позволим!

Это «мы» в устах старика-калеки звучало странно, однако ж было правдой. Не было в Киеве варяга, который не прислушался бы к слову Рёреха-ведуна. А варяги...

«А варягов в городе нынче сотен пять, не более, — прикинул Духарев, — Остальные разъехались кто куда. Родичей повидать, вотчины проведать. А киевлян — тысячи, нет, десятки тысяч... Правда, и христиан среди них — не менее тысячи. Только здесь, на Горе, не менее пятнадцати дворов. Большинство, правда, в Вышгороде... Эх, жаль что со мной — только Велимова полусотня! Своих гридней тоже распустил: На побывку. Но ведь есть еще Святославова дружина...»

— Зброю мне, одеться! — крикнул Духарев. — Вставай, малой! — рявкнул он на монашка.

Но монашек, похоже, совсем ослаб и голос утратил.

— Поднимите его! — велел Духарез. — Дайте ему меду.

Монашка вздернули на ноги, сунули емкость. Тот сначала головой мотал, потом присосался — не оторвать.

— Хорош! — скомандовал Сергей. — Отберите у него корчагу. Ну как, божий человек, полегчало? Давай, рассказывай...

И монашек, сбиваясь, поведал о том, что случилось.

Церковь их была — при ромейском подворье. Но не внутри, снаружи. Нынче после заутрени, когда братия села к трапезе, в церковь ворвалась толпа. По словам монашка — огромная. Сразу стали крушить да бить. Священнослужителей, монахов, служек... Настоятелю разбили голову дубиной...

Некоторые пытались спастись на ромейском подворье, но там заперли ворота и не впустили никого. А он, монашек, сумел вырваться и убежать. За ним гнались, но не догнали. А он вот — сюда...

Тем временем во дворе собрались духаревские гридни. Десятка два. Остальные — где-то в городе, гуляют. Собирать некогда.

— На коней!

Ему тут же подвели Калифа.

— Батька, я с тобой! — подал голос Богослав.

— Нет, — отрезал Духарев. — Ты, Славка, останешься здесь. Если что, кто мать защитит?

С виду Богослав — совсем мальчишка. Однако ж не мальчишка. Отрок. Юный воин.

— Погоди, муж, вот возьми! — Слада сунула Сергею кринку с молоком, горячую еще краюху...

— Спасибо! — Духарев поцеловал ее нежно, как прежде. — Ничего не бойся, моя хорошая! — глянул через плечо жены на Рёреха... Тот кивнул: не беспокойся, воевода, обережем твою хозяйку.

У ворот Горы толпился народ. С десяток воев (против обычных двух) перекрывали дорогу наверх. Гридни были Святославовы, причем из ближних, покрытые шрамами опытные рубаки. А ведь еще вчера здесь стояли два безусых отрока из Ольгииой дружины.

— Назад, сдай назад, не напирай... — лениво покрикивали они, беззлобно отпихивая древками самых настырных.

Наверх пропускали только тех, кто жил на Горе, челядинов.

Духарева узнали, поприветствовали.

— Кто вас на стражу ставил? — спросил Духарев. — Князь?

— Он.

— А сам где?

— Там, — десятник махнул в сторону Подола. — Дорогу! Дорогу воеводе!

Толпа нехотя раздавалась. Чья-то проворная рука сунулась цапнуть золотую висюльку с узды воеводы. Свистнула плеть. Брызнула кровь. Воришка завопил, схватившись за рассеченное лицо. Толпа зароптала...

В ту же секунду мечи духаревских гридкей покинули ножны.

— Р-разойдись! Постор-ронись! — звонко и яростно хлестнул по ушам голос Велима.

Толпа отпрянула, раздалась к заборам.

Духарев скользнул взглядом по лицам, злобным, испуганным, — никого не узнал. Неудивительно. За десять лет население Киева и пригородов увеличилось раз в пять. И большую часть из этих десяти лет Духарев провел в дальних походах...

Ничего не сказал воевода. Молча двинул коня ениз по улице. Дружина — за ним.

За городской стеной, на ярмарочном поле у Соляных ворот, собралась изрядная толпа. И толпе этой, похоже, было наплевать, что по ту сторону поля, оттуда, где стояла построенная лет десять назад княгиней Ольгой церковь, поднимается черный густой дым. Это было неправильно. Обычно киевляне относились к пожарам очень серьезно. Тушили всем миром и незамедлительно.

Но не сегодня. Сегодня — вече.

Стояли родами и дворами. Большинство — смерды да челядь, однако ж кое-где и высокие боярские шапки мелькали. Отдельно, кучкой, словно бы сами по себе, но на возвышении, перевернутой телеге, — жрецы Волоха.