Плацдарм «попаданцев». Десантники времени - Конторович Александр Сергеевич

— Que hace que el gloton?

После этого начинаются чудеса чудесатые. То в аудиенсию ворвется со шпагой наголо и заявит… что он там наговорил, никто не знает, но жалованье на верфях выплатили. И не только работавшим над его фрегатом. То вот с хефе договорился. Чем поманил, поди угадай! Но кораблик на стапеле растет непривычный, больно худой в ширину, зато длинный непомерно. Если не хрупнет на волне пополам, быть ему лучшим ходоком флота. Расчеты? Сеньор Фернандо сделал, отправили в Мадрид, там, что интересно, утвердили — и отозвались орденом! Теперь хефе — герой, и всякому скажет, что цифирью играть может всякий, а вот принять на себя риск во имя отечества — тут нужны поколения благородных предков. Если корабль не поплывет, хефе стыдно будет, да и на нынешнем посту ему придется позадержаться на год-другой. Ортегу-и-Аларкона, конечно, уволят с волчьим билетом — так, что разве на чужбине место и найдешь, да с позором, но хефе это уже ничем не поможет. Лишние годы колониальной скуки, когда желается столичной жизни — казнь адова!

Сеньор Фернандо улыбается.

Хефе все-таки тщеславен. Иначе тратил бы доход от поместий не то что в Мадриде — в Париже. А раз так, вернуться он желает на хороший пост. Если фрегат пойдет в серию, да если лягушатники или лимонники не успеют украсть секрет до войны, для аккуратных трюмов особо ходких кораблей найдется правильный груз: серебро Индий. Все, что способно их догнать, они утопят с полузалпа, все, что способно их повредить, увидит лишь паруса на горизонте. И если хефе успеет занять теперь, до неизбежной войны с Францией пост начальника каррера де Индиас — казенных трансокеанских перевозок, то после войны… Морской министр! Не меньше!

А к следующей войне…

Сеньор Фернандо улыбается сквозь дымок.

В конце концов, хефе потребуются свои люди и хорошие корабли. Просто потому, что без своих людей и с дрянными корытами он скоро превратится в министра бывшего…

Вот чего обсуждать во время сиесты нельзя — так это политику, даже местную. Разумеется, если бы все сводилось к важному покачиванию головами да рассуждению в стиле пикейных жилетов города Черноморска:

— Да, Альберони был голова… А вот Годой совсем не голова…

Увы, такое не по испанскому характеру. Закипят страсти и, пожалуйста — то ли тепловой удар, то ли заговор… неизвестно, что хуже.

Откуда дон Фернандо знает о «пикейных жилетах», если их и в Одессе-то пока не завелось? Да там и дюк еще не прижился! Оттуда же, разумеется, откуда и про стрингеры: у него в голове сидит человек иной эпохи. Местами человек, а местами… Так уж получилось.

Он не был биологом. Просто доброволец, решивший истратить отпуск на благое дело: ставить метки на сибирских росомах, чтобы изучить пути их дальних походов. Кризис, мобилизация — все прошло мимо, не задев и краем, про дальний кордон попросту забыли. Радио было… а вот эвакуации не было, и оставалось делать дело — в надежде, что кому-нибудь понадобится результат.

Два часа бега на лыжах, громкое: «Уррр!» из ловушки. Наполовину разобранной… Росомахи, они такие. Пятнадцатисантиметровое бревно прогрызают за ночь. Будто не хищники, а бобры… Могут чуть замедлить работу, когда человек рядом. Могут ответить, если приподнять крышку и заговорить.

— Кто там у нас внутри?

— Уррр!

Самец. Крупный. Главное — знакомый, у него маячок уже есть. Можно бы просто выпустить, но в последние дни слишком много помех, и данные с чипа надо бы скачать напрямую.

— И что, нам новую ловушку строить? Эту ты почти разнес.

— Урр.

Росомах поменял позу. Вот и хорошо. Выпад стека, на конце которого шприц со снотворным. Ожидание. Ровно дышащее тело. И — перенос! Паника — от чужой памяти, второго родного языка — а сеньор Фернандо и французский знает не только на эпиграфы… и третьего, состоящего из небольшого набора криков и урчаний. Знание парусных кораблей, верфей — и тайги. Умение построить корабль — и отбить у волчьей стаи лосиную тушу.

И если от дона Фернандо осталась только память — то зверь временами ворочается в голове. Чтобы его разбудить, достаточно спросить себя:

— Que hace que el gloton?

«Что сделает росомах?»

Тогда условности, даже те, что вбиты эволюцией человека, осыпаются с разума шелухой. Куда-то девается страх… Остаются холодный расчет, безграничная наглость — и озорная радость. Быть росомахой. Трудно, но весело!

Солнышко припекает — не затылки, парусину.