Еретик - Калбазов Константин

Но вот сделать что-либо на своем посту он не успел. Буквально после избрания в подземельях монастыря внезапно появились орки, которые быстро заполонили его и вырезали весь гарнизон.

Оркам не было известно о том, что он является главой Церкви, так как он еще не успел облачиться в папские одеяния, а пытаемые епископы никоим образом не указали на него – врагам вообще не удалось от них ничего добиться. Сначала на его глазах, как и на глазах других, пытали их соратников, потом подошел и его черед оказаться в руках заплечных дел мастеров, впрочем, их роль выполняли обычные солдаты. Как и остальные, единственное, что он себе позволил, – это молитвы, когда его разум не был затуманен нестерпимой болью.

Так уж вышло, что про него попросту забыли, оставив истерзанного священника в пыточной, располагавшейся в весьма просторной комнате, за одной из дверей того самого коридора. Сквозь затуманенное болью сознание он слышал, как орки убивали высшее духовенство, и плакал – он оплакивал не свою судьбу, он готов был принять смерть: он оплакивал судьбу своих соратников и готовился сам принять смерть. Но судьба его была иной.

Видя то, как стойко солдаты обороняют вход в подземелье, Андрей внутри возликовал, так как понял, что его опасениям не суждено сбыться: орки не выпустят никого из пленников. Бросая людей в атаку, он уже знал, что в эти мгновения орки убивают церковников. Нет, он не был кровожадным, но ситуация так сложилась, что либо он их, либо они его. Он, конечно, предпочел бы дать оркам побольше времени, чтобы они успели сделать свое грязное дело, но не мог позволить себе подобной роскоши, чтобы не возбудить подозрения, а потому он рвался в бой и торопил своих людей, мысленно молясь, чтобы орки все же оказались достаточно расторопными. Новак понял, что он победил, когда заметил, как из подземелья выбежали четыре орка, один из которых был старшим офицером.

Андрей намеренно не спускался в подземелье сам, предоставив эту возможность своим людям. Каково же было его удивление, когда среди десятков тел, извлеченных наверх, на свет явился израненный, явно после пыток, архиепископ Игнатий: тогда он еще не знал, что ему удалось спасти Папу. Увидев, кого именно ему удалось спасти, Андрей заскрежетал зубами. Все напрасно. Сотни жизней, раскол среди людей – и все это напрасно. Он уже устал от груза ответственности: каждый день гибли или угонялись в рабство сотни людей, и каждая жизнь, каждая незавидная судьба ложилась на его плечи неподъемным грузом. Сколько еще людей должно погибнуть, чтобы он мог купить себе безопасность и жить без оглядки? Он уже хотел выпустить наружу эпидемию и наконец покончить со вторжением, когда вдруг осознал, что по сути ничего не изменилось, потому что Игнатий один стоил всего Синода.

«Идиот. Ну что мешало тебе самому спуститься в подземелье, ну дорезал бы ты его – и всего делов-то. И что делать теперь? А может, все же не выживет? Вон ведь как его отделали. Ну, сдохнет он, а тебе-то что с того? Никто не поверит, что это не твоих рук дело, и плевать, что его долго и с пристрастием пытали орки, к тебе-то он попал еще живым. Черт! Черт! Черт! А может, я слишком много о себе возомнил и Господь решил указать мне мое место? Все имеет свою цену – похоже, ты все же решил взять слишком дорогую за свою никчемную жизнь. Сколько еще должно погибнуть людей? Все. Хватит смертей. Устал. Ведь кроме суда человеческого – совести есть еще и Божий суд. Что я скажу там?»

Как ни странно, но Андрей в душе уже давно был человеком верующим, и, хотя он считал себя православным, относиться к этим людям как к еретикам он не мог. Да, по-своему, но эти люди искренне и глубоко веровали, – кто он, чтобы указывать им, каким путем нужно идти к Господу, тем паче что не знал ни канонов православия, ни различий в верованиях, знал только то, что они крестятся по-разному, а остальным попросту никогда не интересовался. Там, в прошлой жизни, он как-то обходился без Бога, хотя и был крещеным, но в церкви гостем был нечастым. Вера в Господа по-настоящему к нему пришла только здесь, в окружении этих людей. Так что он ничуть ни кривил душой, когда опасался высшего суда. Перед кем кривить-то, перед собой? А смысл?

– Милорд, все убиты. В живых остался только Папа. Мы нашли его в пыточной – наверное, впопыхах о нем просто позабыли.

– Кого спасли?! – сдержать удивленного возгласа он не смог.

– Папу Игнатия Второго, милорд, – недоумевающе глядя на Андрея, повторил Джеф.