Автоматная баллада - Уланов Андрей

– А что? – в тон ему отозвался Швейцарец. – Есть какие-то иные варианты?

– Она может остаться здесь, у меня.

– Старик, – тихо фыркнул Вик. – Если у тебя вдруг прорезалась сентиментальность, заведи себе щенка.

– Я хочу быть рядом с ним, – просто сказала Тайна. – Потому что… нет, вы тоже хороший, даже очень… но только мне нужно быть рядом с ним.

– Вот видишь…

– Вижу, – буркнул Старик.

– А я вижу, что ты, Юпитер, сердишься, – заметил Швейцарец. – Ergo, как говорили старики римляне…

– Ну вот что… девочка, – развернулся Старик к Тайне, – слева, на комоде, лежит кое-что небольшое и черное. Это – подарок. Виктор вчера очень живо рассказывал, как ты ловко управилась с наганом, так что, думаю, эта милая вещица тебе подойдет. Возьми ее… и, пожалуйста, оставь нас на какое-то время наедине.

– Тайна, сиди, где сидишь!

Больше всего девушка предпочла бы сейчас провалиться куда-нибудь. Или хотя бы иметь возможность спрятаться под стол.

– Витя, послушай…

– Она останется здесь! – прорычал Швейцарец. – Во-первых, потому что изучать твой, весьма не похожий на цветы или набор для вышивки, подарок желательно под присмотром. А во-вторых, и я об этом уже говорил, – этот разговор ее касается в той же степени, что и нас.

– То, что я собираюсь высказать, касается тебя.

– Говори.

– Может, – нерешительно начала Тайна, – мне и в самом деле будет лучше…

– Тайна – сиди!

Старик пожал плечами.

– Как хочешь, – медленно произнес он. – Мое дело – предупредить…

– …а мое – не послушать твое предупреждение.

– Именно так и поступил ты пять лет назад.

– Шесть.

– Да, действительно, уже – шесть. И сегодня опять – все, как тогда. Тот же слепой фанатизм, ох, извини, боевой задор горит во взоре. Точь-в-точь такое же нежелание вслушаться в любые аргументы, ставящие под сомнение твою очередную идею. История повторяется? Мальчик мой, неужели ты еще не наелся этих грабель?

– Нет.

– В самом деле?

– Шесть лет, – сказал Вик. – Я сделал первый в своей жизни по-настоящему самостоятельный выбор. И представь себе, совершенно не жалею об этом и до сих пор не считаю его ошибочным.

– А сколько еще «выборов» ты сделал за эти годы? – резко спросил Старик. – Каждый раз, когда решал – жить или умирать людям по ту сторону прицела… что ты выбирал? Смерть, смерть, смерть…

– Жизнь для других.

– Опять… доморощенный Робин Гуд.

– Тогда уж Гай Гисборн, – возразил Швейцарец. – Мне всегда больше импонировал ноттингемский шериф, нежели его противник, разве ты забыл? А насчет «кто дал мне право решать»… да ты же мне его и дал, научив стрелять. Вернее так: ты научил меня пользоваться оружием, а уж оно дало мне право решать!

– Тварь я дрожащая или право имею…

– Да при чем тут Раскольников?!

Тайна вцепилась в подлокотники, старательно пытаясь как можно глубже вжаться в спинку стула. Получалось неважно – спинка была деревянная и очень твердая.

Они ведь не убьют друг друга, мысленно твердила она, просто спорят, ну, подумаешь, два мужика поспорили за столом, ну, поругаются чуток и наутро все забудут… ох, боже-боже-боже, почему же мне так страшно?

– Ты сделал из меня того… то, что я есть, – Швейцарец сбавил тон, но лишь немного. – Больше некому. Ты привел меня на путь оружия.

– Путь оружия – это смерть. Потому что оружие убивает.

– Угу. Развивая твою мысль до логического финала, приходим к выводу, что жизнь – это тоже смерть – ведь от нее умирают!

– Разве, – тихо произнес Старик, – я учил тебя только лишь стрелять? Впрочем… похоже, научить тебя думать мне так и не удалось.

– Задумавшихся убивают первыми – разве это не твои собственные слова?

– Потому что думать надо раньше, чем наступит время пуль.

– А оно теперь всегда и везде!

И стало тихо. Настолько тихо, что Тайне даже не составило большого труда перебороть свой страх. Продолжать вслушиваться в эту жуткую тишину казалось ей куда страшнее, чем сказать…

– Я только хочу сказать, – начала она. Собственный голос звучал словно бы откуда-то издалека, причем как-то неправильно, непривычно. – Я только хочу поблагодарить вас, – обратилась она к Старику, – за то, что вы сделали его именно таким. Потому что спасти меня мог лишь он, и никто иной. Он это сделал, и теперь я здесь, а иначе меня б уже не было среди живых.

Старик устало вздохнул.

– Виктор мог стать кем угодно, – с грустью произнес он. – А выбрал…