Подземка - Бычков Михаил

– Разве?

– Я вижу. Ты обычно веселый, смешишь меня. А сегодня грустный.

– Сегодня я немного устал, а завтра, вот увидишь, снова буду тебя смешить.

Девочка подняла голову. Я погладил ее по макушке. Надо было что-то сказать, но что? Я не мог произнести ни слова. Язык словно прилип к нёбу. Жалость сдавила сердце тисками.

– Вы все уже вернулись? – заглядывая мне в глаза, спросила малышка.

– Да, совсем недавно.

– А мой папа… он где?

Я содрогнулся. Как объяснить такой крохе, что ни папы, ни мамы у нее больше нет.

– Он… он, – запинаясь, заговорил я, но девочка прервала мои мучения.

– Он вместе с мамой, наверху, – с гранитной уверенностью сказала она.

– Где? – не сразу сообразил я.

– Он ушел к маме на небо. Так и должно быть. Папа всегда любил маму, а она его.

– Все верно, солнышко, – грустно произнес я. – Они ушли на небо. А еще твои папа и мама очень любили тебя.

– Я знаю, – кивнула девочка. – Придет время, и мы встретимся. Я пойду еще немного поиграю… Можно, дядя Саша?

– Можно, конечно, – на автопилоте произнес я.

Воспитательница отвела малышку на палас, вернулась ко мне.

– Наташа очень умная девочка. Все понимает. Иногда мне кажется, что дети мудрей нас, взрослых. Они бы никогда не допустили всего этого. Теперь вам стало легче?

– Немного, – вздохнул я.

– Признаюсь, что я живу до сих пор только из-за детей, иначе давно бы наложила на себя руки, – с тоской в глазах сказала женщина.

– Чем вы их кормите? – спросил я, чтобы сменить тему.

Воспитательница грустно вздохнула. Понятно, никто не думает о будущем, всех интересует только текущий момент. Пожалуй, оно и верно. Иначе под землей свихнешься. Я столько раз ловил себя на мысли, что как только начну размышлять о всякого рода перспективах, так потом хожу сам не свой, спасаюсь лишь самогонкой, а так и спиться недолго. Нет, нынешнее существование к философии располагает мало.

Воспитательница отвела меня на кухню, приоткрыла кастрюльки:

– Скоро будет обед. Сейчас покажу.

Жиденький суп, на второе пюре из не пойми чего.

Я снял с плеч вещмешок, развязал узел. Незадолго до визита к доктору заглянул на склад, получил причитающий паек и сухпай в дорогу. Пересчитал банки с тушенкой, вынул ровно половину и отдал Кабанихе:

– Это вам. Вернее, детям. Здесь, конечно, немного. Если вернусь, что-нибудь придумаем. Вы уж позаботьтесь о ней, пожалуйста.

Женщина деловито сгребла банки в картонную коробку, сдержанно кивнула:

– Не беспокойтесь. Все, что от меня зависит, я сделаю. Идите, Саша. Я правильно сказала: вас ведь Сашей зовут?

– Да. – Я сглотнул предательский комок.

– Спасибо, Саша. Ни о чем плохом не думайте.

– Я постараюсь.

На перроне я столкнулся с отцом Варфоломеем. Священник рясы не носил, на нем был черный морской бушлат, ватные брюки и каракулевая шапка-ушанка. Раньше он служил на флоте. По слухам – морпехом, воевал. Случилось в его биографии нечто, заставившее крепкого сильного мужчину отдалиться от мирских дел и принять сан.

– Здравствуй, Александр, – прогудел отец Варфоломей.

– Здравствуйте, батюшка.

Священник видел, откуда я вышел, и догадался обо всем. Он печально вздохнул и спросил:

– Как она?

– Наташа? Пока нормально.

– Это хорошо. Я хотел немного побеседовать с ней, успокоить.

– Только не удивляйтесь, батюшка, но успокаивать девочку вам не придется, утешать тоже. Она неплохо справляется с этим самостоятельно.

Отец Варфоломей кивнул:

– Дети невинны, их души открыты Господу. Они чисты помыслами, им легче понять и принять.

– Что принять? – неожиданно взвился я. – Смерть родителей, эту вечную тьму вокруг? За что они страдают, отче? Ведь дети ни в чем не виноваты… Ладно, мы взрослые, но дети… Почему они расплачиваются за грехи отцов?

Священник посмотрел мне в глаза.

– Ты хочешь узнать истину, сын мой? Не хочу тебя расстраивать, но я и сам ее не знаю. Возможно, тот, чьи помыслы всегда направлены на нас, решил, что мы должны пройти через тяжелые испытания. Нам остается только верить, что все это во благо рода человеческого.

– Только верить? – вздрогнув, спросил я.

– Вера, надежда, любовь. За этими тремя словами многое стоит. Когда-то мы забыли о них и жестоко поплатились. Я не хочу повторения прошлых ошибок.

– Простите, но вы меня не убедили.