Ко времени моих слёз - Головачев Василий

Гольцов пожал плечами:

– Ну и что? Или вы тоже мне не верите?

Максим усмехнулся:

– Если бы не ваша дочь, наверное, решил бы, что у вас крыша поехала. Но, как говорил классик: «Вселенная более необычайна, чем мы можем представить». Почему бы и нет? Я не вам верю, а в то, что мир наш более сложен, чем принято считать.

– Спасибо.

– Не за что.

Еще помолчали.

Гольцов вздохнул, сказал с прорвавшейся тоской, не обращаясь ни к кому в особенности:

– Жаль только, что правила Игры назначаются не нами…

Максим не совсем его понял, но продолжать тему не стал. Хотелось спать и ни о чем не думать.

В Москву приехали ранним утром. Отвезли Гольцова в Управление, сдали под охрану Отдела. По телефону доложили полковнику о выполнении задания.

– Живи, майор. – буркнул в ответ Пищелко, явно не обрадованный тем, что его подняли ни свет ни заря. – Но запомни: впредь замазывать твои промахи я не намерен. В десять ко мне, с докладом. Все!

– Получил? – поинтересовался Штирлиц, заметив шевельнувшиеся на щеках командира желваки. – Медаль за службу?

– Орден, – мрачно ответил Максим. – Можешь идти досыпать.

Райхман подставил ладонь, Максим хлопнул по ней своей ладонью. На пороге капитан оглянулся:

– А вообще жаль мужика. Похоже, он вляпался в нехорошую историю. Может, не стоило его привозить сюда?

Максим молча махнул рукой: иди, мол. Он думал о том же.

Три полевые анизотропные оболочки одна в другой. Принцип матрешки. Оболочки невидимы человеческому глазу, но пересечь их, не зная свойств каждой, а главное – координаты кодированных окон входа, невозможно. С виду же – невзрачное строение типа элеваторной станции: круглые бетонные башни, несколько окошек, унылые серо-зеленоватые цвета, запустение кругом, мрачный пейзаж, пустырь. В принципе, здесь когда-то и в самом деле располагалась элеваторная станция колхоза «Путь Ильича» в глубинке Саратовской губернии. В девяностых годах двадцатого века колхоз умер, хозяйство распалось, а новой власти было не до восстановления заброшенных башен, давно переставших выполнять свои функции. И даже потом, в начале двадцать первого столетия, когда были созданы вполне рентабельные сельскохозяйственные предприятия, окраинные земли колхоза «Путь Ильича», а ныне – совхоза «Свобода», так и остались неиспользованными. А вместе с ними продолжал выситься в гордом одиночестве старый элеватор, к которому вели две заросшие бурьяном дороги. Восстанавливать его никто не собирался. Да и не смог бы физически. Потому что именно это строение избрал своим временным обиталищем, изменив весь внутренний объем и интерьер, некий житель, которого далеко за пределами России, Земли и вообще Солнечной системы знали под псевдонимом Диспетчер.

Двадцать первого апреля Диспетчер принимал в своем «элеваторе» исполнителей Системы – инспекторов и линейных операторов, отвечающих за определенные участки контроля. Среди них были и чиновники высшего эшелона власти государства, как правило, заместители министров, председатели партий, главы комитетов Государственной думы, представители спецслужб. Система недавно произвела замену рядового состава исполнителей, и многие из тех, кому была подсажена программа подчинения, посещали «элеватор» впервые.

Диспетчер рисковал, собирая контингент исполнителей в полном составе в одном определенном месте. С другой стороны, все они прибывали в Россию «магическим транспортом», а не воздушным путем или на автомобилях, то есть через сеть внепространственных коммуникаций. Поэтому зафиксировать сбор со стороны было невозможно, разве что по птичьим стаям, то и дело сбивающимся над элеватором в гигантские ажурные шары, или по вспышкам торсионного излучения. Однако ни экологические ведомства России, ни спецслужбы не собирались вести мониторинг излучений в данном районе Саратовской губернии. О поселении здесь Диспетчера знали только его руководители.

Что же касается прибывших на съезд неофитов, имеющих глаза и уши, проявляющих естественное любопытство, то психофизическая Система, управляющая миром и контролируемая Диспетчером, подчиняла себе всех, кто в нее попадал, так жестко, что о сопротивлении или хотя бы о прозрении речь не шла. Случаи «информационного побега» были редки, и те, кто пытался сообщить миру о реальном положении вещей, долго не жили. Участие в Системе высших должностных лиц силовых структур позволяло ей контролировать не только рядовых граждан, но и все государственные структуры, а также преступные группировки, используя их в своих интересах.

Всего в это раннее утро апреля в оранжевом зале-коконе «элеватора» собралось около шестисот шестидесяти человек. Впрочем, «живых» людей, потомков древних богов, присутствовало мало, в основном программированию поддавались «искусственники», потомки созданных жрецами-левитами «из глины» десятки, сотни тысяч и миллионы лет назад слуг, по виду ничем не отличимых от богорожденных.

Собрание исполнителей воли Системы очень сильно напоминало партийные съезды в России середины двадцатого века, с той лишь разницей, что на сцене не заседал президиум, да и самого президиума не было. Председательствующий же вообще никогда не появлялся перед собравшимися, хотя его слышали все. Он спрашивал, приглашенные отвечали, без эмоций и лирических отступлений.

Дошла очередь до линейного оператора России. В данный момент им являлся председатель совета директоров РАО «ЕЭС России» господин Шволин. Он быстро и сжато – имел большой опыт – рассказал аудитории о стихийно сложившейся в стране системе государственного управления, порожденной криминальным мышлением и криминальными методами работы должностных лиц страны, озабоченных личными и корпоративными интересами, о контроле над культурой и экономикой, об успешно проводимых в жизнь принципах разделения властных функций, в результате которого никто ни за что в стране не отвечал. Несмотря на все «успехи» демократии и созданные законы по обеспечению порядка. Минуты Шволину хватило на то, чтобы скупо доложить о сопротивлении Системе отдельных социальных групп и школ типа Славянских соборов и казачьих общин.

– Все? – спросил Диспетчер.

– Все, – кивнул докладчик, сжав губы в линию и погладив ладонью блестящий лысый череп.

– Вы не доложили о результатах работы с вышедшим из-под контроля оператором.

– В скором времени он будет нейтрализован.

– Каким образом?

– Организована цепочка зависимых событий, заканчивающихся ограничением свободы оператора. Те, кто нам мешал, сами же и помогли. В настоящее время он заблокирован в отделе Федеральной службы безопасности, который контролируется нашими агентами. Но мы можем и ликвидировать оператора в любой момент.

– Какое-то время он нам еще будет нужен. Перекройте ему все пути отхода и каналы связи, лишите информации, в случае необходимости пригрозите замочить детей. Не поможет – запрограммируйте его.

– Программа может фрустировать оператора до объективной психотравмы, а если это выйдет на уровень физиологии…

– Мне он нужен всего на полгода, пока я готовлю ему замену.

– Будет исполнено, Всеблагий, – наклонил голову Шволин.

– Теперь о главном. Необходимо до конца года увеличить в России плотность административно-чиновничьего поля до такого уровня, чтобы любое частное или правительственное решение нарушало чьи-либо интересы, как внутри страны, так и за ее пределами.

– Мы таким образом блокируем государственное управление…

– Одним ударом мы покончим с зарождающимся сопротивлением и добьемся фазового перехода страны в состояние постоянной внутренней войны.

– Я понял, Всеблагий.

– Идем дальше…

Более о конкретных личностях в ходе совещания не было сказано ни слова. Но судьба оператора, о котором шла речь, была окончательно решена.

Выпускники строились во дворе школы, перешучиваясь, толкаясь, улыбаясь, хохоча, радуясь лету, солнцу, свежему ветру – три одиннадцатых класса, почти девяносто юношей и девушек, готовых шагнуть в самостоятельную жизнь. Построились наконец, замерли. Директор начал торжественную речь, и его голос оказался последней каплей для Арсения: он заплакал! Не хватило сил сдерживать слезы. В этот момент он был, наверное, единственным из всех, кто понимал, что детство кончилось и они расстаются! С кем-то ненадолго, с кем-то навсегда.

Над школой зазвучала музыка, послышались слова школьного гимна:

Музыка лилась и лилась, вызывая легкое веселое эхо, а он стоял и плакал с широко раскрытыми глазами, слепой от слез и сердечной тоски, чистый эмоциональный мальчик, веривший в счастливое будущее, мечтавший побывать на далеких планетах и увидеть звезды из космического пространства…