Ко времени моих слёз - Головачев Василий

С кем?! Ведь только что никого возле сторожки не было!

Арсений Васильевич раздвину л спектр зрения еще больше и наконец разглядел появившегося незнакомца: это был ратник Расен. Интересно, когда он здесь появился? И как дед Павел его почуял?

Арсений Васильевич спохватился, метнулся к двери, как был, в одних трусах, выбежал во двор.

Темно, холодно, сыро.

Двое у заборчика оглянулись на звук шагов, но не двинулись с места. Арсений Васильевич хорошо видел их лица, несмотря на ночную темень. Приблизился, сказал хрипло:

– Мне нужно в Москву…

Расен промолчал.

Дед Павел провел ладонью по волосам, погладил бороду:

– Уверен, что тебе это надо, родич?

– Марина в опасности… и Максим тоже… их надо выручать.

Старик и его собеседник обменялись быстрыми взглядами. Судя по всему, они тоже прекрасно видели в темноте.

– Неужто проснулся?

Арсений Васильевич покраснел, с трудом сдержал недоброе слово.

– Проснулся вот. Вам надо было помочь мне…. Столько времени потеряно…

– Нет, мил-человек, прозреть должон был ты сам, иначе не будет толку. Да и не уверен я, что ты прозрел. Ведь не узнал же наших посланцев?

– К-каких посланцев? – не понял он.

– Вот его, к примеру. Да волхва Прокопия. А ведь это они к тебе приходили почитай сорок годков тому.

Тихая молния слетела с небес, пронзила голову. Арсений Васильевич вспомнил и понял, почему так мучился, находя в лице Расена знакомые черты.

– Вы?!

– Я, – невозмутимо кивнул ратник.

– Но… я думал… сначала принял вас за… дед предупреждал, что придут хорошие люди и я должен буду им помогать… Не может быть! Значит, вы тоже… работаете на Систему?!

Дед Павел усмехнулся, покачал головой:

– Обладая правильным мирознанием, ты ухитряешься делать неправильные выводы, родич. Тебе дано было Испытание, и ты с превеликим трудом его преодолел… спустя сорок лет. Мы даже сомневаться начали, не ошиблись ли. Особенно когда ты стал служить поводырям сынов человеческих, приняв их за «хороших людей». Они пришли позже нас, но ты поверил именно им.

– Я думал… верил… что вы… и они…

– Мы не можем действовать так же, как враги Рода, обманом и сокрытием истин, ложью и полуправдой, которая хуже лжи. Ты поверил другим, а должен был отличить зло от добра. Не смог, однако, а мы ждали.

Арсений Васильевич проглотил ком в горле, помял лицо ладонями:

– Меня всю жизнь преследовало ощущение, что я делаю что-то не то… Но я верил деду…

– Ты не поставил цели, а человек, не имеющий цели, – что щепка на воде, плывет туда, куда течет река. Даже если впереди обрыв.

– Я… не знал…

– Слава богам, ты нашел силы высунуть голову из течения, пора делать второе движение – выходить на твердый берег.

– А если бы я…. не выдержал этого вашего… Испытания?

– Мы бы тебя ликвидировали, – спокойно заговорил Расен.

Арсений Васильевич вздрогнул, пристально посмотрел на своего спасителя и проводника. В его ауре не просматривались синие или фиолетовые лучи злобы или ненависти, но оранжевый пламен ь говорил о силе и особой решительности есаула, далекого от сентиментальности и велеречивых розовых слюней борцов за права человека. Он верил в справедливость своего дела и мог запросто убить предателя и труса.

– Я… понял… простите меня…

– Мы не прощаем, – мягко сказал дед Павел, – мы просто живем по совести и принимаем или не принимаем тех, кто ошибается. Ты еще не заслужил благословения Рода, мы же только подвижники его. Каждому свое.

– С кем я должен встретиться, чтобы… меня приняли?

– Он сам тебя найдет. Думай, решай, иди.

Арсений Васильевич хотел было спросить: куда? – но сдержался.

– Мне нужно в Москву…

– Я могу подбросить тебя до Мурома, – предложил Расен.

– Спасибо! – обрадовался Гольцов. – Когда вы уезжаете?

– Через полчаса.

– Полчаса?! Но я… – Арсений Васильевич с усилием остановил язык. – Хорошо, я только соберусь и… Можно, я оставлю у вас внучку, на время?

– Нет, – покачал головой дед Павел. – Я тоже уезжаю. Тебя запеленговали во время твоего недавнего с е а н с а, и наш схрон стал небезопасен.

– Запеленговали?! Кто?! – Арсений Васильевич шлепнул себя ладонью по лбу. – Ну, конечно, Диспетчер! Какой же я болван!

– Одевайся, – сказал дед Павел. – Даст бог, и ты научишься предвидеть последствия своих деяний.

Расен, стоявший рядом со стариком совершенно неподвижно, вдруг исчез и тут же появился через несколько секунд.

– У нас мало времени, сюда летит вертолет.

– Буди внучку. – Дед Павел направился к сарайчику во дворе.

Арсений Васильевич преодолел ступор, метнулся к дому.

Через четверть часа они уже ехали по лесной дороге в белой «Ладе»-«семидесятке», не включая фар. Стеша не особенно обрадовалась тому, что ее разбудили среди ночи, задала пару вопросов и тут же уснула на плече у деда.

Когда они отъехали от сторожки на несколько километров, сзади вдруг расцвело неяркое зарево, машину догнал рокочущий грохот взрыва, ослабленный расстоянием.

Дед Павел, сидевший на переднем сиденье рядом с водителем, оглянулся:

– Возврата назад не будет, родич.

– Я понял, – глухо отозвался Арсений Васильевич.

Он полз по извилистому каменному коридору в полной темноте, то и дело натыкаясь плечами или головой на твердые углы, ребра и выступы. От столкновений особенно доставалось голове, превратившейся в сплошной узел боли, меньше плечам и коленям, а иногда боль пронизывала копчик, будто его кто-то кусал. От одного такого «укуса» Максим закричал… и очнулся, бессмысленно тараща глаза в белое ничт о. Потом начал различать в этом «ничто» кое-какие детали, напряг зрение и понял, что лежит навзничь в комнате с белыми стенами и потолком, с которого свисал белый плафон светильника.

Посмотрел налево: стена с белым кафелем, умывальник, полотенце на крючке.

Направо: стена в каких-то бурых пятнах, странные приспособления на ней, напоминающие раскрытые браслеты, ремни с металлическими бляхами, обручи.

Поднял голову, рассматривая кровать, стоящую не у стены, а посреди комнаты, попытался встать и обнаружил, что запястья рук и лодыжки пристегнуты к лежаку такими же браслетами, какие крепились к стене справа.

Что за бред?!

Он дернул руками, ногами, застонал от хлынувшей в голову боли. Опустил голову на твердый валик вместо подушки, не в силах вытереть заструившийся по лицу пот.

Где я, черт всех дери?!

Почти неслышно открылась дверь, в комнату, освещенную через окно (оно находилось за изголовьем лежака), вошли двое: здоровенный детина с равнодушным лицом, в белом халате санитара, и неопределенного возраста мужчина в песочного цвета костюме. Знакомые лица, однако.

Максим встретил абсолютно бесстрастный, буквально мертвы й взгляд последнего и вздрогнул.

– Змей!

– Надо же, какая у тебя память, – скривил губы майор Резун. – Били тебя, били, а ты все помнишь. Даже жалко портить такой материал.

– А ты развяжи, – процедил сквозь зубы Максим. – Тогда и посмотрим, чей материал лучше.

Резун поднял бровь, оценивающе посмотрел на пленника:

– Ты не в той форме, чтобы соревноваться со мной.

– Развяжи, если не трус!

Порученец полковника Пищелко еще раз оглядел лежащего критическим взглядом, кивнул:

– Рассупонь его, сержант.

Санитар достал из кармана связку ключей, отомкнул браслеты.

Максим рывком сел на кровати и едва не свалился обратно от нахлынувшей слабости. Голова закружилась. Чтобы не показать этого, начал массировать кисти рук. Припомнил советы Шамана, расслабился, представил огненный шар в области живота, мысленно послал от этого шара струйки огня по артериям и венам. Стало легче. Тогда он слез с лежака, не обращая внимания на то, что раздет. Покачался с пятки на носок, встряхнул кистями рук. Плечи болели, болел бок, ныла спина, дергали сосудики в висках, отзывались колючками боли толчки крови в коленях. По-видимому, его и в самом деле крепко били, хотя он и не помнил, когда и кто.

Наблюдавший за ним Резун усмехнулся:

– Хорош, хорош, прямо Аполлон… отделанный. Ну, давай, покажи класс старику.

Максим прыгнул без подготовки, группируясь уже в прыжке, но Лев Резун, бывший инструктор спецназа, оказался быстрее. Удара Максим не увидел, лишь внезапно потемнело в глазах. Упал он, однако, не грудой костей и мышц, а упругим мячиком, откатился к стене, вскочил, прикрывая горло рукой.

Зрение восстановилось.

Противник стоял в двух метрах от него с опущенными вдоль туловища руками, будто это не он встретил только что атаку и отбил ее. Губы кривятся в полупрезрительной усмешке. В глазах прежняя пустот а и равнодушие.

– Попробуй еще.

Максим мотнул головой, прогоняя муть релаксации, сосредоточился на зрении. Сильно зажмурился, до кровавой пелены в глазах, расслабил веки, в упор глянул на Резуна, резко увеличив давление взгляда.