Подземка - Бычков Михаил

Сделав эти, в сущности, элементарные выводы, я решил не доставлять недоброжелателям удовольствия поквитаться со мной и попытался удрать из изолятора, благо дверь оставалась открытой.

Вытащу Лило и бочком-бочком в сторону туннеля, там, глядишь, что-нибудь и придумаем. Не мытьем, так катаньем преодолеем посты, добежим до соседей. Может, они более адекватные.

Но судьба, как это часто бывает, посмеялась над моими планами. В изолятор ввалилась куча вооруженных до зубов людей, они быстро оценили ситуацию и, догадавшись, с какой такой стати на полу валяются двое поисковиков, приняли необходимые меры.

Чтобы отправить меня на боковую, понадобилось всего лишь почти неуловимое движение прикладом. Все, что я успел увидеть, перед тем как провалился в абсолютную темноту, – разъяренные лица аборигенов. Большой популярностью мне здесь теперь не пользоваться. Это факт. Самый фактический из мне известных.

Сколько я провалялся без сознания, сказать сложно. Не догадался перед тем, как закатить глазки, хотя бы мельком посмотреть на циферблат. Старею, наверное.

А очнулся оттого, что беззубая толстуха, убиравшая в изоляторе, окатила меня ведром холодной, как сердце Снежной королевы, воды. Будь эта мегера в одиночестве, я бы быстро объяснил ей, что и почем, но она явилась в компании сразу двух дуболомов, тупых, вроде сибирского валенка, но очень и очень сильных.

– Хорош валяться, браток, – попросил один из них. – Видишь, женщина пришла: подметет тут, полы помоет. Уважь чужой труд, браток.

– Да без проблем, – сказал я, поднявшись. – Могу даже выйти.

Башка гудела как церковный колокол. Глаза так и норовили собраться в кучу. Но не тошнило, так что есть надежда, что до сотрясения мозга не дошло. Ну, хоть какие-то положительные моменты на сегодня. Куча минусов в итоге даст хоть слабенький, но все же плюсик.

– Выйти?! – усмехнулся все тот же дуболом. – Ну ты ваще, даешь!

Его напарник пока помалкивал, судя по виду, его могли и не обучать человеческой речи. Зачем говорить с такими-то кулаками!

– Ага, выйти, воздухом свободы подышать, – пояснил я.

– Ниче, скоро надышишься, – заверили меня. – У нас ваньку валять не принято.

– Я есть хочу: у меня с утра маковой росинки во рту не было, – предупредил я.

– Здесь закон простой: кто не работает, тот не ест. Ты, браток, еще пальцем о палец не ударил, а о жратве спрашиваешь. Нехорошо это.

– Разве? Голодом морить – вот что нехорошо, – заметил я.

– Не боись, будет тебе хавчик. Мы, собственно, за тем и пришли. Пошли с нами, пайку будешь свою зарабатывать.

– Это типа общественных работ, что ли? – догадался я.

– Вроде того. Ты мужик не слабый, так что горбом поработаешь. Помахаешь киркой маненько, зато потом будешь хавать с полным на то основанием. Когда еда заслужена, она в два раза вкусней кажется.

– Э, мы так не договаривались, – произнес я. – Нашли дешевую рабочую силу! Мне вообще-то на Центральную надо, и чем быстрее, тем лучше, а я и без того у вас застрял. Может, ну их, к такой-то матери, эти работы?

– Ты не рассуждай, давай топай, – рыкнул разговорчивый дуболом.

– А как же… – Я оглянулся в сторону женской половины.

Дуболомы хмыкнули:

– За девку не переживай, ей тоже применение найдется.

– О’кей, парни, – вздохнул я. – Только предупреждаю заранее: яйца берегите. Без них плохо будет.

– Ты бы о своих лучше заботился. Есть у нас двое, которые с удовольствием тебе их отрежут, – сказал дуболом, намекая на Гену со Славой.

С десяток работяг согнали к небольшому ответвлению основного туннеля. Мужики были невыспавшиеся, злые. Громко матерились, насылая проклятия на начальство, жадно докуривали чинарики или украшали плевками стены.

– Привет стахановцам! – поприветствовал я собравшийся трудовой люд.

Внимания на меня не обратили. Не хотят – и не надо. Чай, не красна девица, не расплачусь.

Я сообразил, что народ тут подобрался сплошь и рядом из провинившихся обитателей станции. Штрафники. Видимо, Ашот Амаякович верил в исправительную силу труда, хотя подавляющее большинство морально «горбатых» исправят разве что могила да лопата по хребтине. О последнем способе я упомянул неспроста, ибо трудовое перевоспитание началось с раздачи шанцевого инструмента. Штрафникам выдали кирки и совковые лопаты, а меня, как самого представительного и крепкого, поставили в пару с лопоухим и не сильно хлипким мужиком таскать носилки.