Кошки-мышки - Калинкина Анна

— Пусть у матери голова болит, — эхом повторила Кошка про себя слова, которые ее особенно взбесили, хотя в прежние времена она рассуждала бы точно так же. — У матери голова болеть уже не будет. Ей уже не больно. А мне что делать?

— Да чего ты напрягаешься, ведь все хорошо! Вот твой младенец. Или погоди? Это, кажется, мой, — Регина захихикала, и Кошка поняла, что она опять навеселе. — Вот поэтому я и не послушала старуху, — сказала она, точно сообщая что-то невероятно смешное. — Прикинь, я боялась их перепутать! Вдруг отдам не того!

Кошка с ненавистью смотрела на нее. Очень хотелось схватить Регину и трясти, чтоб та поняла, каково ей. Но Павлик был жив, и это главное.

— Ладно, не обижайся, — примирительно сказала Регина. — Ты как — забрать его хочешь или оставишь еще?

— Возьму, мне уходить надо.

Что-то мелькнуло в глазах Регины — любопытство, которое Кошке совсем не понравилось. Но она лишь потребовала:

— Тогда давай рассчитаемся!

Пока Кошка отсчитывала патроны, женщина следила за ней крайне внимательно. Когда же, наконец, расчеты были произведены и патроны перешли из рук в руки, облегченно вздохнула и буркнула:

— Знаешь что, посиди-ка с детьми, мне надо кое-куда сбегать. Я быстро вернусь. А они все равно пока снят.

Младенцы и впрямь спали, и как-то даже слишком крепко. Кошка посмотрела на Павлика — она сразу его узнала. В этот раз он показался ей куда симпатичнее — ребенок уже не казался таким багрово-синим, личико его было беленьким, и ей даже показалось, что он похож на отца.

Регина выскользнула из палатки. Выползая, она оглянулась на Кошку, и сердце у той екнуло. Кошка ясно почуяла опасность. Что-то ей не понравилось во взгляде Регины. Захотелось немедленно скрыться, но что делать с детьми? Не оставлять же одних?

Выждав несколько минут, она схватила обоих младенцев и выскочила из палатки. Регины нигде не было видно. Кошка быстро пошла по станции, на глаза ей попалась старуха Скорбящая, которая, по обыкновению, сидела возле колонны. Кошка сунула ей младенца Регины:

— Подержи-ка пока. Регина отошла, а мне недосуг ее дожидаться.

И, не слушая возражений старухи, побежала к туннелю в сторону Шаболовки. Прошла немного по туннелю, но, не дойдя чуть-чуть до блокпоста, остановилась, сообразив, что это не самый лучший выход. На Шаболовке ее ждет не дождется Роджер. Чутье подсказывало, что на Октябрьскую лучше пока тоже не возвращаться, и она присела у стены туннеля, покачивая спящего Павлика и глядя в темноту. Иногда ей были слышны голоса часовых.

Ближе к ночи Кошка отважилась вернуться на станцию. Другого выхода у нее не было. Павлик проснулся и захныкал, но она укачала его, и он задремал опять. «Голодный, наверное, — подумала Кошка. — Надо бы ему пока хоть воды давать попить». На Октябрьской было тихо, почти все уже спали, но старуха все так же сидела у колонны, держа на руках младенца Регины и покачиваясь с ним вместе. Увидев Кошку, она заворчала:

— Где ты шляешься? Я уже устала.

С этими словами она сунула второго младенца ей в руки.

— Это не мой, — сказала Кошка. — Я думала, Регина давным-давно вернулась и его у тебя забрала.

— Как же, вернулась, пьянчужка, и спать улеглась. Я два раза к ней заходила — дрыхнет! — возмущенно проворчала старуха. Кошке подумалось, что старуха и сама успела выпить. Но потом до нее дошел смысл сказанного, и она насторожилась.

— Подержи-ка его еще немного, — сказала она, возвращая старухе младенца. — Я сейчас вернусь, через пару минут, обещаю.

Она тихонько пошла к палатке Регины. Возле входа прислушалась — снаружи и внутри все было тихо. Заглянула внутрь. Регина лежала, укрывшись с головой рваным одеялом. Кошка осторожно потрогала ее за плечо — никакой реакции. Тогда она отдернула одеяло. На нее уставились пустые, широко раскрытые глаза. Кошка пощупала ледяную шею, пытаясь уловить биение пульса, хотя ей и так уже все было ясно. Судя по всему, Регину ударили узким ножом в сердце — крови вытекло совсем немного. И случилось это, наверное, вскоре после того, как Кошка скрылась — тело уже успело остыть.

Кошка вновь накинула на мертвую одеяло и вернулась к старухе.

— Все, — сказала она, — давай мне ребенка. Раздобудь еще кипяченой водички, что ли. Регина спит, не беспокой ее пока. Лучше подскажи мне, кто тут у вас мастер бумаги всякие писать? Да, будут про меня спрашивать — молчи, если жизнь дорога. Мол, знать ничего не знаю, ничего не видела и не слышала. Поняла?

Старуха, выйдя из ступора, проявила чудеса расторопности и сообразительности. И через некоторое время бледная женщина в надвинутом чуть ли не на глаза капюшоне и с двумя младенцами на руках подошла к постам Ганзы. Она предъявила сталкерские «корочки» и справку, из которой следовало, что мать малышей умерла родами, и их отправляют в госпиталь на Таганку.

Кошке подумалось, что это самая удачная легенда, чтобы попасть на Ганзу. На самом деле ей хотелось добраться до Улицы 1905 года. Ведь Нюта предлагала ей помощь — и пожалуй, самое время было воспользоваться ее предложением. Она надеялась, что на дрезине быстро доберется до Краснопресненской, а оттуда перейдет на Баррикадную. Чтобы снова пройти с детьми через посты, ей, возможно, потребуется еще что-то придумать, но там уж она решила действовать по обстоятельствам.

Человек пришел в себя. Голова у него раскалывалась от боли. Назойливый голос зудел:

— Как тебя зовут, помнишь? Встать можешь?

Какое там встать! Он и голову-то едва мог повернуть.

— Где она?

«Не знаю», — хотел ответить он, но из горла вырвалось лишь сипение.

— Он не может пока говорить, — это другой уже голос, спокойный и усталый.

— Не может — заставим.

— Оставь его в покое. Сейчас ты от него все равно ничего не добьешься.

— Я хочу только знать — где она? Куда скрылась эта дрянь?

— Ты думаешь, ему это известно? Он, похоже, вообще ничего не помнит.

— Вылечи его! И тогда я с ним так поговорю — все мне расскажет. Даже то, чего не знает!

— И за каким чертом мне тогда его лечить?

— Мне нужна она.

— Да ее, может, и в живых уже нет.

— Она живучая. Я найду ее. И в этот день она пожалеет, что вообще родилась на свет.

— Не сомневаюсь. А теперь уйди отсюда. От твоей трепотни не то что у больного — у меня самого уже память отшибло.

Теперь, когда назойливый голос, наконец, умолк, человек почувствовал себя лучше. Кое-что он все-таки помнил. С ними шла женщина. Значит, ей удалось бежать, ее не поймали. Кажется, была еще одна женщина, но она его интересовала меньше.

Он должен поправиться и найти ту, первую. Прежде, чем ее найдут другие…

Кошке повезло — с Октябрьской как раз уходила последняя дрезина. Правда, не в ту сторону, в которую нужно было. Ей ближе было бы добираться через Парк Культуры, тогда до Краснопресненской пришлось бы проехать всего три остановки. Но выбора не было — либо на Октябрьской дожидаться утра, либо ехать прямо сейчас, но более долгой дорогой. Впрочем, патроны у нее пока были, и расплатиться она могла. Потому решила ехать, боясь, что те, кто убил Регину, будут ее искать. Немногочисленные пассажиры с изумлением косились на хмурую женщину с двумя младенцами.

На Таганской водитель объявил, что по техническим причинам дрезина пойдет только до Курской, а потом встанет на запасной путь на профилактику, и Кошка решила сойти здесь. Дети уже снова начинали хныкать, и хотя она поила их кипяченой водой, они уже явно были голодны. Она подумала, что, возможно, в здешнем госпитале младенцев сумеют накормить, да и пеленки сменить не мешало бы. Но идти туда самой ей не хотелось. Она помнила — от Таганской радиальной всего один перегон до Китай-города. Может, у бандитов свои люди есть и в госпитале, тогда ей несдобровать.

Таганская тонула в полумраке, и Кошка порадовалась тому, что время ночное. Днем свет на станции был бы более ярким. Но даже и в полумраке станция была красива. Белый полукруглый свод немного напоминал Шаболовку, правда, этим сходство и ограничивалось. Здесь было не в пример интереснее — на стенах, на красивом синем фоне, размещались выпуклые картины в овалах.

Кошка разглядывала гостиничный комплекс, оборудованный в северной части зала. При помощи металлического каркаса и разноцветных пластиковых панелей были построены многочисленные двух- и четырехместные кабинки, тянувшиеся двумя рядами до конца станции и разделяемые лишь узким проходом посередине. Но уж слишком много охранников маячило возле входа. Она так и не решилась пойти туда. Павлик расплакался, другой младенец тоже недовольно кряхтел. Еще не хватало, чтоб ее приняли за побирушку. Надо было срочно что-то придумать, чтоб их накормить.

Кошка осматривала идущих мимо людей, надвинув капюшон почти на самые брови. Рядом с ней остановилась худенькая бледная девочка с тряпкой в руках. Заплатанный спортивный костюм, светлые волосы неровно, кое-как острижены. Кошка окликнула ее: