Автоматная баллада - Уланов Андрей

Нет!

Швейцарец зажмурился. Представил – живо, ярко, в деталях, – как ложится в руку холодная тяжесть «210-того», с четким щелчком фиксируется курок, а указательный привычно устроился на изгибе спуска… … и резко сел.

– Ой, ты чего? Я больно сделала, да?

– Нет, все в порядке, – быстро сказал Швейцарец. – То есть не совсем… но ты здесь ни при чем.

– А что при чем?

– Я. Малыш… так сложилось… что на некоторое время мне надо будет исчезнуть.

Она поняла не сразу. Секунды две ушло на осознание – и державшего Машу за руку Швейцарца словно током ударило от ее дрожи… в миг, когда это понимание, наконец, пришло.

– Из-за нее?

– Нет. Точнее, – поправился он, – опять не совсем. Она связана с этим, но причина вовсе не в ней.

Кажется, она не поверила.

– И еще. Малыш… там, внизу, Полина сказала, что…

– Ухи повыдергаю, – глухо произнесла Маша. – И ноги. И любимую фарфоровую вазу разобью.

– Я, наверное, был слепцом, раз ничего не замечал.

– Да что ты мог заметить, – голос девушки дрожал, но когда Швейцарец попытался обнять ее, сильный толчок в грудь едва не сбросил его с кровати. – Извини. Я не хотела… так сильно.

– Малыш…

– Что ты мог заметить, – повторила она. – Когда ничего не было. Да и быть не могло, верно? Это я, дура, навоображала бог знает чего…

– Могло быть.

Этого говорить не следовало, ни в коем случае, но сказать иначе Швейцарец не мог.

– Где же могло? Ну…

– Носок.

– Что?

– У тебя в руках мой носок, – медленно произнес Швейцарец. – Положи его, пожалуйста, а я сейчас от простыни лоскут оторву.

– Постой, не на…

– Поздно.

– Я ведь и не плачу даже, – прошептала она, забирая лоскут. – Почти.

А затем уткнулась Швейцарцу в плечо и разрыдалась.

– Малыш, ну что же ты… Маша. Машенька.

– Ы-ы-ы-ы-ы-ы…

– Малыш.

Наверное, это длилось не очень долго. Пять-десять минут… одну-две вечности, в конце которых пушистый комочек под его руками шевельнулся и хрипло прошептал:

– Все… пусти. Дальше я сама.

Ему все же пришлось отрывать еще один лоскут – тот, первый, она не успела донести до глаз, вцепилась зубами, и в итоге он теперь больше напоминал не платок, а изрешеченное осколками и пулями боевое знамя.

– У нас и в самом деле могло быть, – сказал Швейцарец, заработав в ответ непонимающий взгляд двух красных, припухших и очень мокрых глаз.

– Перед тем как начать плакать, ты сказала, что у нас ничего не могло быть, – пояснил он. – Но это – не так.

– Так, Подушечка, так…

«И откуда у женщин берется этот устало-снисходительный тон, – удивленно подумал Швейцарец. – Только что выплакала на него добрых полведра соленой воды и вдруг начинает говорить с интонациями мамы, в сороковой раз объясняющей ребенку, почему трава зеленая. Не понимаю».

– Почему?

– Потому что, Подушечка, я тебе никакая не пара. Как ты сам говорил? Реально? Реально, Подушечка, я – б*** дешевая, абнакновенная…

– А я, – спокойно произнес Швейцарец, – убивец с большой дороги. И чем же мы не пара?

– Не говори так!

– А ты не начинай! – повысил голос Швейцарец. – Не смей, поняла?!

– Хорошо, – покорно кивнула девушка и тут же тихонько добавила: – Но правду-то не спрячешь… Подушечка.

– Какую правду?

– Правду о том, кто я.

– Уж точно не та, кем пытаешься назваться, – усмехнулся Швейцарец. – И не вздумай повторять это при Полине.

– Думаешь, Поля оскорбится за честь заведения? Ну, она может… хорошо, Подушечка, я – не дешевая б***, я – дорогая, высокооплачиваемая шлюха. Устроит?

– Подходящая пара для…

– Нет!

Бьет – значит, любит, вспомнил он, осторожно перехватывая маленькие кулачки. Любит. Любит. Любит.

– Ты не такой! – яростно шептала она. – Зачем наговариваешь? Ты хороший, ласковый… добрый.

Только вот детей непослушных мной отчего-то пугают, хотел пошутить Швейцарец, но вовремя сообразил – бесполезно! Она сейчас не поймет, не воспримет никаких доводов, ведь по-настоящему любимому человеку женщина может простить почти все, а иной раз даже и просто все! Ему приходилось сталкиваться с этим, не один раз – но в те разы он был по другую сторону прицела.

– Маша…

– Размечталась, – всхлипнув, она вновь уткнулась носиком в его плечо. – Дура. Навыдумывала… как уедем отсюда далеко-далеко, на край земли, подальше от прошлого. И там начнем жить заново!

– Маш, – хрипло прошептал Швейцарец. – Малыш. Ну как бы это… если тут и впрямь кто кому не паpa, так это я для тебя. Подумай – ты ведь у меня умная, знаю – какой из меня… муж? Стрелять умею, а в остальном… посмотри сама. И потом, кто возьмется сказать, что со мной будет завтра.