Одна и та же книга - Фрай Макс

А потом метель как-то внезапно прекратилась, откуда-то появился очередной извозчик, который без аварий и иных приключений довез меня до дома, впрочем, не за рубль, а за два, уж очень далеко мне удалось забраться.

Это были две уважительные причины любить мартовский снег, спасибо за внимание.

+++

Мне было лет шесть, когда со мной поссорились все дети во дворе. То есть человек шесть ровесников, с которыми вместе играли, катались на роликах, ходили в кино в Дом офицеров и вообще делали все, что положено делать вместе детям.

Почему поссорились — неважно, но в результате мои дворовые друзья даже ходили жаловаться моим родителям, у которых, кстати, хватило мудрости сказать им, что ябедничать стыдно. А меня даже не стали ругать. Но сам факт совершенно меня убил: друзья! на меня! наябедничали! родителям! ну все, конец света, больше никогда- никогда слова им не скажу и, как зовут, забуду.

Как жить дальше, было совершенно неясно. Это была первая ссора в моей жизни. Да еще сразу со всеми друзья- ми-из-двора, не с одним кем-нибудь. Невыносимо! Были, конечно, еще старшие товарищи, девочка Наташа и мальчик Вова, но они никогда не находились в моем распоряжении целый день, а появлялись от случая к случаю.

Ссора случилась в субботу вечером, а в воскресенье в Доме офицеров показывали мультфильмы, специальный детский сеанс. Это случалось раз в неделю, пропустить мультфильмы было совершенно невозможно, это даже родители понимали и всегда давали марку на билет.

Обычно мы ходили в кино стайкой, без взрослых, нас отпускали, потому что близко и дорогу переходить только в одном месте, через узкую, практически непроезжую улицу. И усаживались в одном ряду. И обратно возвращались все вместе, обсуждая увиденное. Это был ритуал, один из тех, на которых в детстве все держится.

А тут мне предстояло идти без друзей и в зале сидеть тоже в одиночестве — неслыханно! Но не пропускать же мультфильмы.

С самого начала выяснилось, какой это кайф, когда никого не надо ждать. Не надо нервничать, что кто-то слишком долго собирается и из-за него все опоздают. Не надо потом всю дорогу бежать, чтобы успеть. Не надо сидеть со всеми в первом ряду, можно пойти и сесть сзади, как всегда хотелось. И никто не начинает шепотом пересказывать только что начавшийся мультфильм, который уже видел, один из всей компании.

Но самое прекрасное случилось потом. Мне пришло в голову, что можно пойти домой другой дорогой. Это сейчас так просто звучит, а в шесть лет это — чрезвычайно смелое и свежее решение. Мне уже несколько раз хотелось пойти другой дорогой, но не удавалось уговорить дворовых друзей. Они боялись заблудиться и опоздать домой к обеду. И вообще боялись другой дороги, не знаю почему.

Другая дорога оказалась настоящим приключением. Путешествие длилось не десять минут, а целых полчаса. Заблудиться так и не получилось, но два раза удалось поверить, что это возможно, и почти по-настоящему испугаться. Еще мне посчастливилось познакомиться с немецкой бабушкой, похожей на ведьму. Она обрезала розы у себя в саду и подарила мне букет. А когда слева (а не справа, как обычно) показалась черепичная крыша нашего дома — о, это был неописуемый восторг.

Короче. Ходить в одиночку мне понравилось гораздо больше, чем с друзьями. Они мне, оказывается, только мешали! — это было удивительное открытие.

С тех пор моя первая, естественная реакция на сокращение числа друзей — облегчение или даже освобождение, как будто меня с поводка спустили (хотя кто, собственно, неволил на этом поводке сидеть? — неведомо).

To есть мне (теоретически) может быть очень жалко расставаться с человеком или, что гораздо хуже, непонятно, почему это случилось (ненавижу не понимать). Но чувство освобождения перекрывает все. Не надо никого ждать, можно сесть где нравится, а самое главное — идти другой дорогой и, если очень повезет, даже заблудиться.

+++

Бегом-бегом мимо Святых ворот, потому что кучадел, а домой надо вернуться к десяти, но неведомая сила разворачивает меня, нежно пинает под зад — дескать, знаешь же, кратчайший путь далеко не всегда верный, поэтому давай поворачивай, сделаешь крюк, дела твои дурацкие подождут.

Противиться неведомой силе нет дураков, я сворачиваю, и в ту же секунду на мою холодную, какую же еще, голову обрушиваются откуда-то сверху ангельские голоса, которые поют почему-то по-русски; теперь, задним числом, думаю, что скорее все-таки по-польски — это, по крайней мере, было бы объяснимо в городе, где чуть ли не половина церквей польские, но снова и снова повторявшаяся фраза: «Солнце наше, поднимайся» — вот именно так и звучала, только выговор непривычный, а других слов мне разобрать не удалось.