Черный Янгар - Демина Карина

— Обернись, — это было приказом, которому я не подчинилась.

И отец ушел.

Он вернулся на следующий день… и еще через один… и дождя больше не было, а жажда становилась невыносимой.

— Ты мне подчинишься, — сказал Ерхо Ину, разглядывая меня с насмешкой. — Все подчиняются.

Я чуяла воду в его руках.

— Обернись.

Он злился, пусть бы и скрывал гнев, но я слишком хорошо знала, что означают эти рычащие ноты в его голосе.

— Завтра я прикажу развести под твоей клеткой костер, — плеть Тридуба громко щелкнула. — И у тебя будет выбор или зажариться, или подчиниться. Есть и сегодня.

Исполнит ли он угрозу?

О да…

И я решилась.

— Так-то лучше, — Ерхо Ину приблизился к клетке вплотную и, окинув меня цепким взглядом, велел: — Сними капюшон.

Сняла.

Узнал?

Узнал. Плеть замерла, не коснувшись ладони. Дернулась губа. И отец бросил:

— Вот значит как… что ж, это ничего не меняет.

Он отвернулся и ушел. А я, опустившись на солому, сидела, думала и пыталась понять, как вышло, что этот человек дал мне жизнь?

Во мне его кровь?

Надеюсь, она никогда не проснется.

Вечером раб принес все то же сырое мясо и, приблизившись к клетке, велел:

— Ешь.

Я отвернулась.

Говорят, что было время, когда мир не знал крови иной, чем кровь жертвенного оленя, которая лилась на белые камни во славу богов. В сердцах же людей жил мир, пока однажды не случилось так, что молодой Сёппулайнен, вольный ветер, рожденный в печи Небесного кузнеца, не воспылал любовью к Ирки-уни, дочери лесной колдуньи. Не счесть, сколько раз спускался он с неба, чтобы бросить к ногам красавицы краденое золото осенней листвы и зимнее серебро, принесенное с ледяных вершин. Дарил он ей искристые самоцветы и спешил украсить жилище кружевом брызг. Выстилал ковры из первоцветов, раскатывал драгоценные ткани листвы… но молчало сердце красавицы.

И глаза ее были холодны.

— Не настоящее у тебя золото, — сказала она ветру, швыряя в лицо ворох сухих листьев. — А серебро и вовсе водой становится…

Зачерпнула она горсть, позволив истаять.

— Нищий ты, — горда была Ирки, и матушка ее, лесная ведьма, нашептывала ей злые слова. Что нет у молодого Ветра дома, что бродягой носится он по-над полями, лишь баловство знает…

Слушал он, и от обидных слов тяжелели крылья.

— Чего ты хочешь? — взмолился Сеппулайнен, преклоняя голову. — Скажи. Все сделаю.

— Есть у Небесного кузнеца мельница, которая не муку мелет, но все, чего лишь душа пожелает. Принеси ее, и тогда стану я твоей женой.

Поднялся Сеппулайнен к самой небесной тверди. Крылья распластал, распустил полосами тумана. Не стал он красть, но рассказал Небесному кузнецу, которого за отца почитал, о чем его попросила красавица-невеста. И отдал Таваалинен Сёппо мельницу. Сказал лишь:

— Берегись такой красоты.

Молод был Сеппулайнен, не послушал он кузнеца. Счастливый летел он, предвкушая, как обнимет недоступную Ирки, поцелуями горячими растопит холод ее сердца, и сумеет зажечь пламя в ледяных глазах.

— Вот Сампо-мельница, — обратился он к возлюбленной.

Приняла Ирки дар.

День и ночь вращались жернова, мололи золотой песок и драгоценные камни, но мало и мало было Ирки. До крови стерла она руки и только тогда, обожженная болью, отложила мельницу.

— Будет свадьба, — ответила, глядя на то, как стекает кровь по белым пальцам. И каплю слизала, была та капля горькой, как мысли Ирки. Не хотела она замуж идти, другому отдано было ее сердце. Но как нарушить слово, перед богами данное?

Тогда-то и задумала Ирки неладное.

Взяла она мельницу, собственной кровью жернова смазала и начала молоть, напевая:

— Дай мне железную цепь, чтобы посадить на нее сердце Анники-воина… дай мне железный замок, чтобы запереть правду в его глазах… дай мне железный нож, чтобы в руку его вложить…

И отравленная кровью, стонала мельница.

Но подчинилась.

Молола она чистое черное зло. Целую горсть смолола, которую Ирки смешала с вином да и поднесла тому, кого любила.

— Пей, — сказала она. — Раз уж не нужна тебе моя красота, прими хотя бы вино.

Не отказал Анники-воин, сделал глоток.

Не стало для Анники-воина чести, ослеп он ко всему, кроме красоты Ирки, которую прежде не замечал, и ревность глухая расцвела булатным клинком. Гостем званым дорогим пришел на свадьбу Анники-воин. Обнял он жениха и ударил в самое сердце.