Паутина долга - Иванова Вероника Евгеньевна

Если то, о чём я думаю, правда, хозяйке крупно повезло: осталась в живых после встречи с убийцей.

— Нет, ну что вы! Мало ли, зачем он приходил? Может, по делу или за помощью...

— И верно! Только сейчас поняла, когда вы надоумили... Он, должно быть, одёжку чинить и приходил: уж больно ловко ваша невеста шьёт да вышивает! Я и сама, признаться, по молодости знатной швеёй была, но с Ливин не сравнилась бы. Вы уж не серчайте, она как раз шитьём и обещалась за постой расплатиться: рубашек тройку уже закончила, а сейчас скатерть новую шёлком расшивает. Любо-дорого посмотреть, как работает!

— С чего же мне сердиться, хозяюшка? Ну да ладно, я всё же пойду, хоть пару слов невесте скажу. Можно?

— Идите, идите! — махнула рукой Леена. — Она, поди, заждалась уже: всё у окна сидит, да вздыхает...

Пышногрудая хозяйка дома лепетала ещё что-то, в надежде сгладить впечатление от сдуру сорвавшегося с языка поклёпа, а я уже шёл по коридору к последней двери, за которой... Меня ждали.

Нет, не имею в виду Ливин. Хотя и она, наверняка, предполагала моё появление. Меня ждало другое. Открытие. Приятное? Или наоборот? Что мог делать убийца в гостях у моей невесты? Она — наниматель? Смешно! Если верить словам вьера, услуги «белошвеек» стоят столько, что по карману только принцам крови, имперскому казначею или, на худой конец, старшинам Подворий. Хотя последние, возможно, состоятельнее и первых, и второго.

У Ливин не могло оказаться достаточно денег для оплаты. Если только... Сэйдисс? Закрома Заклинательницы обширны, и сундуки, стоящие в них, доверху набиты золотыми монетами. Но представить, что она ссудила девушку... Бред. При себе у селянки не было много вещей, а под расписку ни один монетный дом не выдаст столь крупную сумму. Конечно, Ливин могла заплатить и собой, но в это мне не верится. Нет, я не слишком высокого мнения о порядочности девушки, которую впервые увидел ювеку назад! Просто она не похожа на желанный приз за риск. Даже для меня не похожа. Остаётся лишь одна правдоподобная версия: убийца — её старый знакомый или родич, потому и не отказал в услуге. Хорошо, буду держаться именно этой мысли. Для спокойствия и уверенности. Пока не расспрошу.

Дверь повернулась на петлях легко, без малейшего скрипа, открывая взгляду небольшую, простенько, но уютно убранную комнату. Занавеси на окошке раздвинуты, чтобы урвать каждую горсточку короткого зимнего дня. Кресло с жёсткой спинкой, рядом столик, на котором стоит раскрытая плетёная шкатулка с пёстрым ворохом шёлковых клубков. Обрывки нитей на полу — цветной пух, зацепившийся за ворсинки ковра. Тишина, в которую незаметно вплетается ровное дыхание...

Она сидит в кресле, боком к окну, свет падает слева, смягчая и растворяя своими лучами контуры. В сильных руках пяльцы с зажатым краем будущей скатерти, остальное полотно свободно стекает по коленям вышивальщицы вниз. Ещё до того, как девушка поворачивает голову в мою сторону, я понимаю: это она. Ливин. Но мой взгляд помимо воли цепляется за размеренные движения пальцев, сжимающих иглу. Укол, нырок сквозь ткань за пределы видимости, возвращение, протискивание между нитями, взлёт... Кажется, никакое событие не способно нарушить ритм движений. Даже то, что вышивальщица смотрит уже не на свою работу, а на человека, стоящего в дверном проёме.

Смотрит. Не прекращая танца иглы. Смотрит. Жадно, словно желает убедиться в полном соответствии моего теперешнего вида прежнему, четырехсуточной давности. Укол. Нырок. Новый взлёт. Как будто игла — продолжение пальцев, и их хозяйке совсем не нужны глаза, чтобы быть уверенной: попадёт в единственно назначенную точку. Воспоминания, неясные ощущения и клочки логических цепочек начинают в моём сознании бешеный танец, и я не могу придумать ничего лучшего, как вместо приветствия рассеянно изречь:

— Ты ловко управляешься с иглой.

Кисть руки замерла над пяльцами. В прозрачно-зелёных глазах что-то дрогнуло, как будто опустилась заслонка, отделяющая чувства от внешнего мира, и Ливин отвечает:

— Моя мать была белошвейкой. Мастерство я унаследовала от неё.

Ни одно слово не было выделено тоном из ряда остальных, но этого и не требовалось. Я услышал то, что должен был услышать, а она сказала то, о чём должна была сказать. Но сказанного показалось мне недостаточным:

— Полагаю, я имею право на объяснения.

Ливин положила вышивание на столик. Ладони накрыли одна другую, упокоившись на коленях, взгляд девушки уткнулся в перекрещенные пальцы.